Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Заканчивался сбор винограда, в тот год он поспел очень поздно. Люка вылез из чана, в котором давил ягоды, и выпил тринадцать полных кружек молодого вина. Когда пришел домой, он был уже не человеком, а настоящим чертом. К несчастью, Лизетта съела за обедом яичницу с почками (употребив тринадцать яиц) и выпила много чистой воды. Ее пищеварение совершалось с трудом. Лизетта при виде пьяного Люки скривилась недовольно, зевнула и позволила себе произнести несколько колких слов. Люка ответил угрожающим жестом. Лизетта в припадке раздражения бросила в Люку тринадцать тарелок. Разъяренный Люка, поддавшись первому порыву, убил Лизетту, тринадцать раз ударив ее большим жбаном. Увидев, что она умерла, Люка понял, что он ее любил. В отчаянии бросился он на труп и стал просить прощения за то, что убил его... «Увы, — жалобно кричал он, — это случилось со мной в первый раз!» Наконец он решительно поднялся, скрестив руки, подошел к своему чану и бросился в него вниз головой: через тринадцать секунд его вытащили из чана. Он умер и утонул...

— О доктор, какая чудная и длинная история!

— Я ничего не прибавил, так говорят в народе. Но слушайте дальше. Возмущенное правосудие обо всем дозналось. Оно захватило тело Люки, в котором, на его счастье, уже не было души, труп повесили за ноги, ферму снесли, а землю продали с торгов. Тот, кто купил ее, продал, ибо не смог жить в этом маленьком флигеле, и вот почему: ежегодно во время сбора винограда, а иногда несколько позже, все здесь страшно меняется: наступает ночь, небо бледнеет, земля дрожит, стихии содрогаются, большой дом подпрыгивает на своем фундаменте, крыша пляшет, стены краснеют, точно от крови или от вина. В комнатах начинается невообразимая возня. Слышится звон тарелок, стук жбана, стон умершей и вопли утопленника.

— Что за прелестная история, господин Депре! Умоляю вас, никому больше не рассказывайте ее. Пусть она станет моей исключительной собственностью. Вернувшись в Париж, я на эту тему напишу очень забавную пьесу5 для комической оперы. Я постараюсь всем угодить, введу в каждую сцену по две, по три стихотворные арии, я сохраню вашу манеру и напишу не хуже, чем вы рассказываете... Если мое произведение понравится и положит начало моей славе, я каждый год буду так же успешно обрабатывать подобные захватывающие сюжеты. Тогда музыканты, умеющие ценить поэзию, станут драться из-за моих сочинений, непогрешимые в своих суждениях актеры провозгласят их образцовыми, и даже известная часть публики, никогда не увлекающаяся, будет вызывать меня с подобающим восторгом. В наш век маленьких талантов и большой славы мои пьесы выдержат по сотне представлений, глупцы провозгласят меня великим поэтом, а если против меня восстанут только литераторы и ценители искусства, я, может быть, даже войду в академию.

Конечно, это был смелый и благородный план, но, как читатели впоследствии увидят, по приезде в Париж у меня оказалось столько дел, что я не смог привести задуманное в исполнение...

Не повредила ли моего мозга ужасная история легковерного доктора? Это должен решить рассудительный читатель. В сновидении, которое длилось около двух часов, я почти постоянно видел свою милую кузину, в промежутках мне раз пять-шесть явилась маркиза де Б. и только раз... не браните меня, читатель, только раз передо мною мелькнуло задорное и смазливое личико очаровательного создания, о котором я вам говорил, описывая первый год моей увлекательной жизни, — личико неблагодарной Жюстины. Не знаю, которая из трех красавиц поцеловала меня, но я ощутил поцелуй, ощутил так явственно, что не мог бы испытать большее наслаждение, если бы меня поцеловали все три сразу. Я вздрогнул и проснулся. Светало. Я чувствовал на губах горячий след пронзительного поцелуя^*6. Мои камчатные занавески нежно трепетали, в спальне слышались какие-то звуки. Я вскочил с постели, в три прыжка обшарил свою не очень большую комнату. Никого. Что со мной? Не помешался ли я? Очевидно, любовь и привидения свели меня с ума!.. О Софи, моя Софи, приди, вернись, если не хочешь, чтобы я потерял остаток рассудка!7 Вскоре ко мне вошли де Белькур и Депре. Еще взволнованный недавним происшествием, я сказал им, что ночью меня поцеловало привидение. Мой отец улыбнулся и заметил, что скоро я совсем поправлюсь. Доктор, казалось, был восхищен, но все же посоветовал мне принять чего-нибудь прохладительного.

Люди, не верящее в привидения, очень удивятся, узнав, что на вторую ночь я проснулся, испытав то же самое. Я снова и еще внимательнее осмотрел комнату, но мои поиски оказались такими же безрезультатными. Следовало предположить, что вместе с силами ко мне вернулось и мое пылкое воображение.