Любовные похождения шевалье де Фобласа

— Видите, питье уже оказало благотворное действие, — сказал плюгавый человечек, стоявший за спиной барона. — Приступ позади. Завтра начнется четвертый день болезни.

— Как?! Неужели я провалялся здесь целых три дня?! Как, отец мой, целых три дня назад у меня отняли Софи?

— Да, мой друг, — ответил отец, сдерживая рыдания. — Три дня твой несчастный отец ждет, чтобы ты его узнал и назвал по имени.

— Ах, простите меня, сто раз простите! Но вы не знаете, вы не можете понять, какой камень лежит у меня на сердце, до чего терзает меня бремя моего несчастья.

— Таковы, мой сын, последствия безудержных страстей, безрассудной молодости! Страсти и наслаждения отняли у твоей души силу. Теперь они отдают тебя, бессильного, во власть болезни. Видит Бог, я не хочу упрекать тебя. Ты и так ужасно наказан. Тебе нужна поддержка, и я хочу помочь. Сын мой, услышь мои мольбы, прими мои отеческие советы. Выслушай нежного друга, разделяющего твое горе, опечаленного отца, который, дрожа за тебя, страшится и за себя самого! Софи принадлежит тебе. Никто не может ее отнять. Приведя ее в храм, дю Портай потерял над ней все свои права. Мой друг, мы будем искать ее повсюду. Обещаю тебе употребить все возможные средства и вызволить ее, я обещаю вернуть тебе жену! О мой друг, собери свое мужество, открой сердце для надежды, сжалься над моим ужасным страданием и верни мне любимого сына!

— Да-да, пусть он продолжает принимать микстуру, — прервал отца человечек, — и мы его вылечим.

— Отец, я буду дважды обязан вам жизнью!

— Сударь, — обиделся человечек, — так вы полагаете, что мне вы ничем не обязаны? Разве вы не придаете важности питью, которое я вам прописал?

— Отец, известно ли, что с ней стало?

— Друг мой, Дерневаль и Доротея уехали сразу после вашего венчания и обещали мне вести поиски.

— Господа, — вновь вмешался человечек, — вам пора заканчивать беседу. Юноша уже говорит разумно, значит, мы его вылечим, но ему следует молчать и принимать настойку. Если завтра все будет хорошо, можно будет его переселить.

С этими словами человечек пошел за громадной чашкой, с торжествующим видом подал ее мне и, слащаво улыбаясь, предложил выпить успокоительное.

Молодой и пылкий влюбленный, жаждущий увидеть похищенную у него возлюбленную и вместо того получающий какое-то питье, без сомнения, может проявить нетерпение и поступиться правилами хорошего тона. Я схватил чашку и проворно опрокинул ее прямо на голову противного эскулапа. Густая жидкость потекла по его продолговатому лицу и залила тощую грудь.

— Так-так, — холодно сказал он, вытирая короткий парик и одежду, — он еще не вполне пришел в себя. Но не беспокойтесь, господин барон, пускай продолжает пить настойку, и все будет хорошо. Только давайте ему лекарство сами, вы отец, и, возможно, он не осмелится выливать его на вас.

Наилучший доктор — это человек, знающий о наших страстях и умеющий потрафлять им, если он не в состоянии нас от них исцелить. Потому обещание барона более способствовало моему выздоровлению, нежели предписания и питье того человечка. На следующий же день я почувствовал себя лучше и меня перевезли в деревню Хольрис, в двух льё от Люксембурга. Там мы заняли домик, недавно купленный моим эскулапом. Барону посоветовали поселиться за городом: деревенский покой и тишина, очарование окрестностей, полевые работы — все это, уверяли доктора, должно было доставить мне утешительные развлечения или полезные занятия. Мой отец тоже решил, что нам гораздо лучше скрыться в безвестной деревне. Изменив из предосторожности место жительства, он переменил также и наши фамилии, что было еще насущнее. Его называли теперь господин де Белькур, а меня — господин де Нуарваль1. Лакей барона и мой верный Жасмен нам служили. Отец разослал остальных слуг в разных направлениях, дав им двоякое приказание: искать Ловзинского и охранять наш покой.

Приехав в наше новое жилище, де Белькур осмотрел комнаты, чтобы выбрать для меня самую удобную и тихую. Депре (так звали моего доктора) обратил наше внимание на отдельный флигель. Он сказал, что на втором этаже этого домика есть три комнаты, но прежний владелец вынужден был оставить этот флигель из-за привидений.

— Нуарваль, — улыбнулся отец, — не боится духов, у него есть пистолеты, а когда ему станет лучше, он возьмется и за шпагу.

Итак, мне отдали одну из комнат флигеля; Жасмен с радостью занял другую и обещал охранять от привидений третью. Де Белькур поселился в главном здании, выходившем на улицу.

Пришла ночь, духи не беспокоили меня, оставив на растерзание тяжелым мыслям. О моя милая кузина, о моя очаровательная жена, сколько слез я пролил, думая о вас!