Любовные похождения шевалье де Фобласа

Сознаюсь вам, Фоблас, такое ужасное и незаслуженное оскорбление вывело меня из себя. В порыве гнева я схватился за шпагу, Пулавский с быстротою молнии также обнажил оружие. Его дочь в отчаянии бросилась между нами.

«Что вы делаете, Ловзинский?» Ее милый голос заставил меня опомниться, и в то же мгновение я понял, что навсегда потерял Лодоиску! Она отошла от меня и упала в объятия отца, который при виде моего горя не стал меня жалеть. «Да, изменник, — сказал он, — да, ты видишь ее в последний раз!»

Я вернулся домой; ужасные слова, произнесенные графом, непрерывно звучали в моих ушах. Интересы Польши, казалось мне, так тесно связывались с интересами П., что я не понимал, как мог я изменить моим согражданам, оказав услугу другу; однако приходилось или покинуть его, или отказаться от Лодоиски. Что делать? На что решиться? Я провел целую ночь в жестоких колебаниях и с наступлением дня отправился к Пулавскому, еще не зная, как поступлю.

Слуга, встретивший меня, сказал, что поздно вечером его господин уехал вместе с Лодоиской, распустив всех своих людей. Вы поймете, какое отчаяние охватило меня! Я спросил, куда направился Пулавский.

«Не знаю, — ответил слуга. — Могу только сказать, что вчера, едва вы ушли, мы услышали голоса в комнате дочери; еще дрожа от ужасной сцены, которая произошла между вами и графом, я осмелился прислушаться. Лодоиска плакала, отец осыпал ее оскорблениями, проклинал и говорил: “Тот, кто любит изменника, может сам изменить, неблагодарная! Я отвезу вас туда, где вы будете далеко от всякого соблазна”».

Мог ли я еще сомневаться в моем несчастье? Я позвал Болеслава, одного из моих самых верных слуг, и приказал ему разместить вокруг дворца Пулавского бдительных шпионов, которые сообщали бы мне обо всем, что там происходит, и следили за графом, если он вернется в столицу раньше меня; все еще не теряя надежды найти его в одном из ближайших имений, я пустился в путь.

Я объехал имения Пулавского, спрашивал о Лодоиске у всех встречавшихся мне путников, но тщетно. Потеряв неделю в бесполезных поисках, я вернулся в Варшаву. С немалым удивлением увидел я русскую армию, стоявшую почти под стенами города, на берегах Вислы57.

Я вернулся в столицу ночью; дворцы магнатов сияли огнями, огромные толпы наполняли улицы, я услышал веселые песни, увидел, что на площадях вино льется рекой, и понял, что в Польше появился новый король.

Болеслав с нетерпением ждал меня. «Пулавский, — сказал он, — вернулся один через два дня после своего отъезда; кроме сейма, он нигде не бывал. Несмотря на его усилия, влияние России возрастало с каждым днем. В последний день выборов, то есть сегодня утром, П. получил почти все голоса; его готовы были избрать; Пулавский произнес роковое вето58, в то же мгновение обнажилось множество сабель. Гордый воевода ***, которого Пулавский мало щадил на предыдущем сейме, первый бросился вперед и нанес ему страшный удар по голове. Заремба и другие поднялись на защиту друга, но все их усилия не спасли бы графа, если бы сам П. не встал на его защиту и не закричал, что он собственными руками убьет того, кто осмелится коснуться графа. Нападавшие отступили, но Пулавский терял кровь и силы; он впал в беспамятство, и его унесли. Заремба ушел, поклявшись отомстить. Никем не стесняемые, многочисленные сторонники П. сейчас же провозгласили его королем Польши. Пулавского перенесли во дворец, и он скоро пришел в себя; хирурги, осмотрев его рану, объявили, что она не смертельна, и тогда он, несмотря на боль и возражения друзей, велел подать карету. В полдень он уехал из Варшавы вместе с Мазепой59 и другими недовольными. За ним следят и, вероятно, через несколько дней вам доложат, куда он скрылся».

Худших вестей я не мог и ожидать. Мой друг взошел на престол, но мое примирение с Пулавским стало теперь невозможным, и я, без сомнения, навсегда потерял Лодоиску. Я так хорошо знал ее отца, что опасался с его стороны самых крайних мер; настоящее меня пугало, я не осмеливался заглядывать в будущее, и мое горе до того угнетало меня, что я даже не пошел поздравить нового короля.

Тот из моих людей, которого Болеслав послал следить за Пулавским, вернулся на четвертый день; он проехал за графом пятнадцать миль, но у Зарембы, видевшего, что какой-то незнакомец постоянно следует за каретой, зародились подозрения. Вскоре четверо слуг графа, спрятавшихся за жалкой хижиной, напали на моего всадника; его отвели к Пулавскому. Граф, с пистолетом в руках, заставил моего слугу сказать, кто его послал.

«Отравляйся обратно к Ловзинскому, — приказал граф, — и объяви, что ему не избежать моей справедливой мести». Моему слуге завязали глаза, куда-то отвели и заперли; через три дня за ним пришли, снова завязали глаза и несколько часов возили, меняя направление, наконец экипаж остановился и пленника высадили. Едва его нога коснулась земли, как экипаж умчался. Он снял с глаз повязку и увидел место, на котором его схватили.