Любовные похождения шевалье де Фобласа

В эту ночь я спокойно лег спать, барон еще не возвращался. Назавтра я послал за одним умелым художником, который посвятил весь день портрету мадемуазель дю Портай. Только он ушел, как я получил записку от Корали: танцовщица приглашала меня на весь вечер. Сцена накануне мне очень не понравилась, но пусть читатели вспомнят, что мне было всего семнадцать! Кто в семнадцать лет отказывался провести ночь с привлекательной женщиной? Неужели найдется человек, который станет уверять, что устоял бы перед искушением? Пускай покажется, и, если он не болен, я скажу ему, что он лжет.

В середине ночи я заснул в объятиях танцовщицы. Громкий звонок разбудил меня в семь часов утра.

— Я уверена, — воскликнула Корали, — что эти дуры обе ушли в одно и то же время и не взяли ключа, а между тем я каждый день твержу им об этом! Прошу тебя, шевалье, открой дверь.

Я побежал ко входу в одной рубашке и даже босиком, открыл дверь и увидел мужчину. Я увидел... Я думал, что ошибся, протер глаза и снова посмотрел. Я воскликнул:

— Как, не может быть! Отец, это вы?!

Барон отступил в изумлении и с яростью в голосе задал вопрос, по меньшей мере бессмысленный:

— Что вы здесь делаете?

Что мог я ответить? Я промолчал.

^{«Не может быть! — воскликнул Фоблас. — Отец, это вы?»}

Тут, узнав голос моего отца, прибежала Корали, одетая так же легко, как я, и в моих ботинках, в которые она в спешке засунула свои маленькие ножки. Нимфу, выскочившую на порог, внезапно разобрал смех. Она посмотрела на отца, который онемел от изумления и в бешенстве замер, опершись на перила лестницы. Она посмотрела на сына, едва одетого и застывшего, подобно истукану, посреди передней. Чтобы женщина, от природы безрассудная, сдержалась в подобном случае? Танцовщица повисла у меня на шее и прислонила голову к моей. Можно было подумать, что она меня целует, но она лишь смеялась, смеялась так громко, что соседи наверняка слышали. Барон то краснел, то бледнел, затем он пришел в себя, шагнул в переднюю, затворил дверь и задвинул задвижку. Корали убежала, по-прежнему смеясь, я помчался за ней, отец в одно время с нами вбежал в спальню. Он угрожающе замахнулся тростью, собираясь устроить погром. Я схватил его за руку и воскликнул:

— Отец, вы забыли, что здесь ваш сын!

Это, возможно, слишком смелое восклицание произвело то самое действие, которого я ожидал. Барон, еще взволнованный, но уже несколько успокоившийся, бросился в кресло и велел мне одеться. Корали заперлась в уборной и там продолжала хохотать; она согласилась только приоткрыть дверь, чтобы отдать мои ботинки и забрать свои туфельки. Я быстро оделся. Мы спустились вниз. Барон пришел пешком и без слуг; мы сели в фиакр, и, хотя нам пришлось ехать долго, отец, печальный и задумчивый, за всю дорогу не проронил ни слова. Когда мы вернулись домой, он пригласил меня к себе. В этот день я должен был пойти в монастырь и, заметив, что наступил час, когда Софи несомненно уже ждала меня в приемной, сказал отцу, что у меня множество неотложных дел. Отец почти умоляющим тоном настаивал, чтобы я не уходил. Мы прошли к нему в комнату, он приказал всем оставить нас, велел мне сесть и сам сел рядом.

— Фоблас, — помолчав, сказал он наконец, — забудьте на одно мгновение, что я ваш отец, и отвечайте мне как другу. Позавчера между десятью и одиннадцатью часами вы были у Корали?

— Да, отец...

— Значит, это вы ужинали с ней, когда я приехал?

— Да.

— Я услышал шум, и во мне зародились некоторые подозрения, но я скрыл их. Я сказал, что отправляюсь в деревню, надеясь поймать счастливого соперника, но я и не предполагал, что им окажется шевалье де Фоблас.

— Неужели барон оскорбит меня, предположив, что я знал о нашем соперничестве?

— Нет, мой друг, нет. Я знаю, что, несмотря на все заблуждения юности, вы очень редко забывали об уважении, которое обязаны питать к любящему вас отцу. Я знаю, что вы неспособны хладнокровно подготовлять для меня печали и унижения. Фоблас, мне остается задать вам немного вопросов. Давно ли вы знаете Корали?

— Четыре дня.

— И вы провели с ней?..

— Две ночи, мой отец.

— Две ночи в четыре дня? Целых две ночи! Ах, безумец! А как вы вознаградили ее за ее благосклонность?

— Я послал ей очень скромный подарок.

— Не вы ли поднесли ей севрский фарфор, который я видел у нее, кажется, позавчера?

— Да, отец.

— Друг мой, когда такой молодой человек, как вы, имеет несчастье пользоваться благосклонностью танцовщицы, он должен платить ей более щедро. Подождите, я сейчас вернусь.

Он заставил меня прождать довольно долго и наконец вернулся с бумагой в руке.

— Прочтите это, Фоблас.

Корали, я покидаю вас и полагаю, что мебели, драгоценностей и бриллиантов, которые я подарил и вам оставляю, будет достаточно и мы в расчете.

Когда я прочел эту короткую записку, мой отец ее запечатал. Потом он подал мне чистый лист бумаги, и я написал под его диктовку: