Люди безразличий

Мама, тебя не стало так давно, что, закрывая глаза, мне уже не вернуть контраст в наши с тобой встречи: мои фотопомощники давно забыты на состарившемся комоде, который и сам уже давно перебрался из детской на снимок, лишив меня шанса бороться с превращением наших взглядов и объятий в зыбкое, туманное, неуловимое. Зато твой голос я могу услышать, стоит только захотеть, – твой голос утешает меня и, как в детстве, рассказывает сказки о далеких-далеких странах за-тридевять-земель. И я верю тебе, мама, верю в летающие корабли, в сапоги-скороходы, и в живую воду, в говорящее зеркало и волшебную флейту, в счастье для всех. И открывая глаза, думаю, что кто-то хитрый обманом заставил оказаться в этом безумно-скверном мире. Не раз я бежал из него, создавая собственный – строчка за строчкой, чеканя пил-мил, стен-вен, ей-скорей, не раз утаскивали с собой друзья на псевдоэльфийские пиры с консервированными явствами и псевдоисторические битвы с канцелярскими кольчугами и деревянными, покрытыми серебрянкой мечами. Удивительно, что именно среди этой маскарадной мишуры я чувствовал себя таким живым и настоящим. И эту часть жизни я с такой тщательностью скрывал от Ады. И не только эту.

Белые хлопья снега будто атаковали, попадая то в глаза, то за воротник, но за этой белой завесой мне удалось разглядеть ее. В тот месяц мы с Адой почти не виделись. Я бежал за ней, она скрывалась, выставляя позади себя то одного прохожего, то другого. Я уворачивался от назойливых курток-пальто-шуб, и вот, наконец: «Привет-как ты? Обернись!» – и тяну ее за рукав. Обернулась – иллюзия – не она. Загорелая, голубоглазая с потертым чемоданом, вернувшись в зиму из лета, одарила меня звонким смехом. Совсем другая.

– Милана.

– Красивое имя.

– Сама выбирала, – щурясь, – Людмила-Мила-Милана.

Казаться не тем, кем быть. Актерство-фантазия-фальшь. Я буду называть тебя, как хочешь.

Мне было с Милой легко, как с самим собой. К тому же она обладала потрясающей красотой и не менее потрясающим чувством юмора. Все это делало меня и, я уверен, еще несколько сотен человек ее преданными поклонниками. Выслушивая монологи, произносимые ею с умным видом, воспринимал их всерьез, и только порой спустя дни, а иногда и недели понимал, что это была очередная шутка. «Моя религия – бодипозитив!» – заявила Мила на нашей первой встрече, и лишь съехавшись с ней, я узнал, что угольным цветом волосы одарила не природа, как я смел подумать, а краска «Обсидиан», что ее глаза линзы превращали в лазуриты, что предпочитала она наращенные ресницы и ногти, почти белую пудру и красную помаду, и зачем–то натягивала корректирующее белье на свою точеную фигуру – ох, избавьте меня от этих ваших женских превращений! Самое интересное, что сейчас мне становилось любопытно, какой она была бы на самом деле – без всего этого наносного притворства, что сейчас я был уверен, изменись она внешне – это бы не повлияло на наши отношения. Но что, если Мила бы выглядела иначе в ту нашу первую встречу? Я не мог с той же решительностью утверждать, что наше знакомство продолжилось бы. Тем не менее, я с ней – с девушкой, которая путается в прошлом, без опаски смотрит в будущее и порой не знает, что делать с настоящим.

Еще у Милы была черта, я бы даже сказал талант – по любому поводу рассказывать истории, которые происходили с другими, но так, будто она являлась непосредственным участником событий, или вовсе их выдумывать. Начиналось все примерно так: «Помню, это еще до Октябрьской Революции было. Мы с мамой… – она невозмутимо откидывала прядь волос с лица. – Мы с мамой оказались на Трубной улице, и мчится на нас такси». «Извозчик», – подсказываю. «Нет, почему же? Вполне себе комфортный автомобиль – Бьюик Вайлдкэт». – «До Октябрьской революции?» – «Конечно». – «Ну, ладно. А потом что?» – «А потом все». – «Что «все»?» – «Все – Октябрьская революция».

Не знаю как, но мне все же удалось уговорить Милу познакомиться с моими друзьями: Мила к ним относилась с явным пренебрежением, убеждая меня, что ролевые игры – это один из способов убежать от своих проблем, наряду с алкоголизмом и наркоманией. Излишнюю свою резкость она объясняла желанием отучить меня «закрывать глаза перед жизненными трудностями, иметь смелость принимать жизнь такой, какая она есть» – эти слова особенно комично, на мой взгляд, было слышать от «сторонницы» бодипозитива, и я каждый раз несдержанно хмыкал. В конце концов, мне все же пришлось объясниться. Мила обиделась, но на встречу с моими друзьями пришла. Знакомство состоялось вечером после игры. Четыре разоблаченных человека сидели у костра.

–Милана, – опередила меня Мила.

Я стал перечислять друзей:

– Это Сашка Железный Воин.