Люди удачи

Из Гариссы Махмуд сбежал, не прошло и месяца, полный презрения к ее приземистым пыльным строениям и докучливо привычной атмосфере. На главпочтамте в громогласном Найроби он продиктовал телеграмму домой, а потом устремился к обещанным развлечениям Момбасы. Он работал носильщиком, разгружал в порту дау и пассажирские катера, а затем нашел место у образованного сомалийского торговца, обосновавшегося на Занзибаре. Стоя за прилавком в ювелирной лавке и лавке тканей в Каменном городе, он успевал приударить за девушками, приходившими в сумрак базара, возведенного из кораллового известняка. За девушками из Омана, лица которых скрывали черные буйбуйи, длиннокосыми девушками из народа баньяли, сикхскими невестами, кокетками васуахили с кожей оттенка винограда и проколотыми перегородками в носу. Он ласкал покупательницам пальцы, надевая кольца через упрямые суставы, его трясло от нервного возбуждения, пока он помогал им застегивать тяжелые ожерелья на шеях, подернутых испариной. Мир казался немыслимо далеким от серпантина переулков Каменного города, и он провел там целый год, не сообщая родным, где находится. Его утешало сознание, что до него они не доберутся. В страшных снах он видел, как его мать, с ее обременительной любовью и близким знакомством со сверхъестественными силами, следует, прихрамывая, за ним, описывает широкую дугу по его следам и возникает на базаре. Взгляд ее печальных глаз, обведенных черными кругами, был невыносимо мучительным.

Словно убегая от этих сновидений, однажды он удрал на материк, в Дар-эс-Салам. Благодаря удаче, осыпающей его, словно золото, он быстро нашел место – опять у сомалийки, Биби Захры, вдовы уроженца Барвани из Могадишо. Махмуд рассказал ей, что его братьям принадлежат четыре грузовика, и этого основания ей хватило, чтобы доверить ему ключи от ее белого «Морриса майнор». Наскоро помолившись, Махмуд сел за широкий и тонкий руль машины и понял, что слишком мал ростом, поэтому видит не дальше капота. Вдова отдала ему чемодан, чтобы сесть повыше, но когда он завел двигатель, то испугался его хриплого кашля и выдернул ключ, с ужасом думая, что сломал что-то. Под одобрительное покрикивание вдовы с заднего сиденья, указывающей на рычаги и переключатели, которыми, как она видела, пользовался ее прежний шофер, они медленно, но неуклонно двинулись в сторону ее белого, увитого жасмином бунгало. От Биби Захры он научился искусству праздности; ее дни проходили в тягучей рутине наведения красоты, трапез и прогулок. Она была болтливее птиц в просторном, затененном пальмами саду и втягивала слуг и привратников в водоворот собственного томного времяпрепровождения. Махмуд мог спать допоздна, сколько хотел, зная, что вдова, вероятно, забылась сном лишь с восходом солнца. Он ни разу не видел сахиба, принимать которого она готовилась целыми днями, но слышал его и видел широкую тень в зашторенных окнах. Бездетная вдова наполняла дом слугами в попытке воспроизвести атмосферу ее детства, проведенного в тесном и шумном доме в узких переулках Хамар-Уэйне. Раздираемый надвое легкостью жизни в доме вдовы и ощущением, что он вернулся в детство, когда был постоянно чем-нибудь да недоволен, Махмуд начал переедать, помогал повару резать и мыть, а тот, в свою очередь, разрешал ему привередливо ковыряться в гренках и остром рагу, которые научила его готовить вдова.

В доме была одна девчонка из суахили, с тугими косичками, по имени Камара, которая приходила дважды в неделю стирать одежду и постельное белье вдовы, и ее появления стали метрономом, по которому Махмуд отмерял дни. Он обнаружил четыре поста, с которых мог наблюдать за ней все три часа, проводимые ею в бунгало: утром, когда она только являлась, он мыл машину, пока наполняла один таз за другим из колонки в саду, сидел в дверях летней кухни, пока она мяла белье маленькими ножками в мыльной воде, следил за ней с расстояния нескольких дюймов из-за закопченного окна и, наконец, устраивался под жакарандой, пока она развешивала широкие белые простыни и дорогую одежду. Он не перемолвился с ней ни словом, но, заметив его мрачные и полные безнадежной любви взгляды, седеющий повар напевал «нашиндва на мали сина, ве нингекуоа малайка» – «горе мне, я беден, а то женился бы на тебе, ангел» – и хлопал его по пустым карманам, когда она приближалась к кухне. Да, денег у Махмуда не было, ведь он жил в таком комфорте, что вдова считала, нет необходимости бросаться ее драгоценным наследством, раздавая бумажки или металл. Какой выкуп полагается за девушку-дхоби? Он понятия не имел. И предложить мог только тайные поездки на машине и жирные закуски из кухни.