Людмила Чурсина. Путь к себе

Судьба подарила Людмиле Чурсиной еще одну встречу с Леонидом Хейфецем в работе — образ баронессы Штраль в лермонтовском «Маскараде». Ослепительно красивая, царственная, прекрасно знающая себе цену, до мозга костей светская, ее баронесса владела всеми тонкостями игры света вплоть до предательства близкой подруги, Нины Арбениной — ведь подарив Звездичу потерянный Ниной браслет, она не могла не знать, чем завершится эта история, если ревнивый и мрачный Арбенин узнает о маскараде. Не могло быть никаких сомнений, что в первый же момент зародится и будет крепнуть час от часу его убеждение в том, что молодая жена неверна.

Леонид Хейфец поставил «Маскарад» во многом неожиданно. Одну из самых загадочных пьес русского репертуара режиссер прочитал, учитывая все те подробности, которые нередко ускользали от внимания его предшественников. Леонид Хейфец ставил драму не только героя, Евгения Арбенина, ярко и сильно сыгранного Геннадием Крынкиным, но историю изломанной, изверившейся души юного автора; но и популярную в России тех времен драму игроков, в которой каждый из персонажей представал именно игроком с Судьбой, с Роком, а не просто друг с другом.

Всем им доводилось испытать себя на обширнейшем поле игры, как воспринималась жизнь. И жизнь другого человека теряла свою цену, а зачастую и собственная представала разменной картой…

Спектакль был построен таким образом, что в игру втягивались постепенно все новые и новые лица до той поры, пока вся реальность не становилась игрой, а значит — в какой-то степени поединком воль. Для подобного решения и потребовался Хейфецу именно такой артист, как Геннадий Крынкин, что было оценено и понято далеко не всеми критиками и зрителями, привыкшими к иным «амплуа» этого артиста.

Но это решение оказалось едва ли не единственно возможным для общего решения «Маскарада», в котором движение внутри спектакля происходит медленно: от твердого осознания высоты собственной воли, подчиняющей себе все и вся, — через схватку с иными волями, — к страшному, трагическому ощущению: презрение к людям «без гордости и сердца» отнюдь не является залогом того, что ты сам не становишься «игрушкой тех людей».

Через это мучительное ощущение Леонид Хейфец пропускает каждого из героев лермонтовской драмы.

Людмила Чурсина под руководством опытного режиссера решала характер баронессы Штраль многогранно: от привычной светской игры, диктующей на маскараде вольное поведение (под маской!), она постепенно все больше рисковала, но от этого ее захваченность страстью и самим процессом игры только возрастала. Усилием воли баронесса сдерживала себя, как сдерживают опытные игроки за карточным столом, а потом… шла ва-банк! И наступившее позднее раскаяние (поначалу, впрочем, легкое, словно досада) уже ничего не могло поправить: трагедия катилась, словно снежный ком, и, столкнувшись у Звездича с разъяренным Арбениным, баронесса как будто снова становилась игроком, не чувствуя себя ни уязвленной, ни оскорбленной, скорее, проигрывая эти чувства, — она принимала все упреки, оставаясь в рамках не только приличий, но и раз и навсегда усвоенного чувства собственного достоинства.

Неподдельного. Истинного.

Достоинство игрока с Судьбой не за карточным столом, а в пространстве жизни…

В этой роли Людмила Чурсина вновь оказалась непривычной для зрителя: оставаясь сильной женщиной, она демонстрировала порой не слабость — нет! — многообразие игры женщины, готовой к любой светской сплетне, искренне сожалевшей о том, как далеко завела ее эта игра, но и сумевшей выдержать «последствия» с видом ни в чем не повинной, истинной баронессы Штраль…

Критик Елена Юсим писала в своей рецензии, опубликованной в «Вечерней Москве»: «Баронесса Штраль — иная (по сравнению с Ниной. — Н. С.). Л. Чурсина тщательно продумывает и отбирает актерские средства, чтобы сочинить измученный и гордый облик искательницы приключений, ее беспокойную пластику, ее траурные глаза — существа, не выбирающего способов для достижения цели».

Здесь мне хотелось бы немного уточнить: Людмила Чурсина, на мой взгляд, не отбирала специально те актерские качества, которые помогали бы ей «сочинить» образ. Актриса совершенно по-новому использовала те краски и штрихи, что уже прошли через мысль, нервы и чувства, став в какой-то мере и ее собственными в таких разных театральных работах, как Лиза Протасова в «Детях солнца», Саша Лебедева в «Иванове», конечно, Настасья Филипповна из «Идиота» и даже — как ни странно это может показаться на первый взгляд! — Мария Федоровна из «Павла I» и Ив из «Боже, храни короля!».

В цитированном выше интервью Людмила Чурсина говорила о том, что порой очень трудно сказать, что пришло к ней от роли, а что привнесла в роль она как человек, женщина. И это совершенно естественно для актрисы, накапливающей опыт от образа к образу, потому что, когда многое соединяется в единственное, появляются совершенно новые краски, а значит, и новые критерии оценки.