Людовик XVI и Революция

Какой-то посетитель, явившийся к Вольтеру после г-на Дюпюи, застал его наслушавшимся похвал, которые только что прозвучали в его адрес, и увидел, что он приводит в порядок трагедию «Агафокл», чтобы немедленно поставить ее на сцене. В разгар своего триумфа философ выказывал нарочитое спокойствие.

— Увы, — ответил он тому, кто приносил ему поздравления, — сказанное вами утешает меня, но неспособно принести мне исцеление!

Тем не менее он хотел знать, какие сцены и какие фразы в пьесе вызвали самые горячие аплодисменты, и, когда ему сообщили, что с наибольшей благосклонностью зрители восприняли стихи, направленные против духовенства, чрезвычайно обрадовался, ибо питал надежду, что эти стихи сгладят то скверное впечатление, какое его исповедь произвела на философскую публику.

И действительно, по рукам тогда одновременно ходили две бумажонки, наносившие огромнейший вред г-ну де Вольтеру. Одной из них была его «Декларация доброго католика», подписанная и отданная им в руки аббата Готье, а другой — эпиграмма против него и аббата де Латтеньяна, об анакреонтической смерти которого мы рассказывали выше.

Вот декларация веры Вольтера:

«Я, нижеподписавшийся, восьмидесяти четырех лет от роду, заявляю, что, поскольку на протяжении четырех дней я страдал кровавой рвотой и был не в состоянии дойти до церкви, господин кюре прихода святого Сульпиция, соблаговолив умножить число своих благих деяний, прислал ко мне господина аббата Готье, священника, и я исповедовался ему; посему, коль скоро Богу будет угодно призвать меня к себе, я умру в лоне святой католической религии, в которой был рожден, и буду при этом уповать, что Господь в своем милосердии соблаговолит простить все мои прегрешения; если же я оскорбил Церковь, то прошу у Бога за это прощения.

Подпись: ВОЛЬТЕР.

Писано 2 марта, в доме господина маркиза де Виллета, в присутствии господина аббата Миньо, моего племянника, и господина маркиза де Вильвьеля, моего друга».

Ну а вот эпиграмма:

Вольтер и Латтеньян, чей добр и кроток нрав,
Пред смертью аббату одному покаялись в грехах.
Кого в духовники позвать, не важно при таких делах:
Готье ль придет, Гаргиль — равно у них на это прав.
И все ж месье Готье не зря сей жребий дан:
Честь излечения двух душ больных
Завоевал, опередив всех остальных,
Приюта для неизлечимых капеллан!

Вернемся, однако, к «Ирине».

Холодно принятая зрителями, эта пьеса, тем не менее, стала поводом для триумфа ее автора.

Потребность в оппозиции была в те времена настолько велика, что даже знатные вельможи оказались заражены этой манией. Более тридцати кавалеров ордена Святого Духа явились к г-ну де Вольтеру, чтобы поздравить его, так что больной проникся полнейшей иллюзией успеха, и вероятность выйти из этого заблуждения была у него тем меньше, что, по словам Башомона, «газетчикам было запрещено говорить о нем и о его трагедии иначе, чем в хвалебном тоне». Так что начиная с этого времени ни о чем, кроме трагедий, умирающий больше не помышлял. Он не только дописал, а вернее, подправил «Агафокла», но и пообещал как можно скорее приняться за новую пьесу. Более того, он поручил своим доверенным лицам распространить среди публики известие об испытываемом им чувстве удовлетворения, уверить ее в своей глубокой признательности и в своем искреннем намерении явиться в театр, чтобы лично выразить партерным зрителям свою благодарность, как только это позволит ему здоровье.

Впрочем, второе представление «Ирины» проходило с несколько большим успехом, и, когда оно закончилось, все стали справляться о самочувствии драматурга. Актер, объявлявший спектакль, успокоил публику, сказав, что Вольтер близок к полному выздоровлению и даже есть надежда, что он будет присутствовать на третьем представлении трагедии.