Ло. Лётная школа

— Что же они надумали делать с хомо верус? — бормотал Изя, шелестя газетой, — вот! Нашел. Все существа любой расы, кроме номо сапиенс обязаны пройти регистрацию… вот имперские скоты! Существа! Регистрация! Наверняка придумали ошейники или намордники для обязательного ношения. Нашел! Все, у кого обнаружатся следы крови хомо верус до восьмого колена, обязаны носить индикатор, выполненный в виде красивого браслета на руке. Что бы каждый житель Империи видел и понимал, с кем имеет дело. До восьмого колена! Да девяносто из ста жителей Содружества не знают своих корней дальше прабабушки, как они станут восьмое колено вычислять? Сдавать анализы? Я не пойду!

Всегда я подозревала, что в душе мой Исаак Герш революционный анархист. Он нудно и сердито бубнил про попирание Свобод и нарушение Конвенции.

— Хотя… — Изя замолчал на целую минуту. Жевал печеньки. Вздохнул: —Браслет все же лучше намордника, как думаешь, Ло?

— Пошли они в жопу всей Империей разом! — высказалась я.

Изя не ответил, кивнул наверняка. Отъел, поди, от своей газетенки все углы.

— А! все-таки черту оседлости нарисовали. Так я и думал! В Столицу въезд хомо верус и их потомкам запрещен. А так же… Эх, да тут вся планета на замке. Ничего не меняется. Зачем нужна эта редакция, если, как раньше, ничего нельзя? — возмущался мой друг.

Затем. Жарко. Разговаривать неохота. Это прекрасная редакция и новость. Потому что на маленькой планете, где так много незамужних девчонок, начнут снова рождаться парни. Потому что их территория больше не опасна для громадной матушки Империи. Интересно, куда переедет Гетто? Или его уже стерли с лица тамошней земли, как порочащее безупречный лик?

— О! статья о твоем бароне, — воодушевился чем-то толстун. Неугомонный глотатель газетных пустот. Лучше бы искупаться сходил.

— Он не мой, — я отказалась.

Вертолет убрался в сторону Правобережья. Я снова подставила солнышку свой антибюст и остальное.

Кацман бодро забубнил:

— Редакция выражает свое соболезнование семье Кей-Мерер. Ровно год назад не стало барона Августа Максимуса Отто Кей-Мерера. Все жители нашей благословенной страны скорбят вместе…

— Никогда бы не подумала, что у барона такое горе, — удивилась я, — меньше всего он похож на осиротевшего сына. Правда, я мало что смыслю в аристократических чувствах. Его батюшка болел?

— Там история мутная, — газетный любитель знал все про всех, кинулся просвещать с жаром, — официальная версия: несчастный случай на охоте. А там, кто его знает? Барон Август любил пошарить под юбками у чужих жен. Может быть, какому-то мужу не хватило широты взглядов? Выпить он тоже был не дурак.

— А Макс практически не пьет и с женщинами, — я задумалась. Зачем я лезу? Что я знаю про него? Его байка про целибат скорее всего ловкий фейк для доверчивых подданных и позорных любовников. Не стала продолжать.

— Ты тоже слышал, Ленька? С женщинами покойный барон был особенно активен, — понял меня по-своему Изя. Булькал, насмехался и гордился подвигами родного правителя. — Отец нынешнего барона Кей-Мерера официально был женат шесть раз. Наталья, матушка твоего бывшего комэска, стала его первой и главной женой потому, что родила ему двоих сыновей. Августа-младшего, он сделался, как ни забавно, священником и править не может, и Максимуса, который стал в результате наследником. Восемь дочек ему принесли остальные пять жен, тут я путаюсь, кто и как. Еще сиятельный Август-отец признал, вот бычара! двадцать три на стороне прижитых ребенка обоих полов. Дал им половину фамилии, без баронской приставки Кей, образование, работу, приданое и все такое, что следует делать заботливому отцу. У Максимуса великий клан и великие заботы. Он теперь, после наступления совершеннолетия, глава всей этой банды. Ну, в смысле, семьи, хотел я сказать.

— А дед? У него же есть дед Отто. Ушлепок-параноик жив и выглядит неплохо, — я свесила голову со своей площадки. Интересно! — Он что делает? Разве не он рулит в чудо-семейке?

— Отто Кей-Мерер — ветеран обеих войн, генерал-герой, дипломат, разведчик и тп, отказался от прославленного трона в пользу сына, которого, кстати, терпеть не мог за невоздержанность и любострастие. Воинские подвиги звали его Главное сиятельство крепче, чем скучная, мирная жизнь большой страны. Зачем ему ковыряться в родном дерьме, мучиться с бюджетом, слушать нытье подданных и уговаривать платить налоги? Гораздо интереснее рассекать на личном крейсере между звездами и решать вопросы типа: кого можно считать людьми, а кого существами нечистой крови, — с живым сарказмом высказался Изя. Сунул неповинную газету под камень. — Все!

— Ты ему завидуешь, — засмеялась я, — хочешь тоже на крейсере бороздить Большой театр?

Изя вмиг сделался красным, как рак:

— Ты даже смысла этого выражения не понимаешь, хомо верус несчастный!

— И в чем же смысл? — я натянула трусы и майку. Повисла на руках на каменной плите. Подтянулась. Потом еще десять раз.

Изя смотрел, как напрягались красиво мышцы на моем суровом теле. Сморгнул. Поглядел на свою немаленькую талию. Складочки там колыхались в такт диафрагме. Вздохнул: