Ломая печати

— Жан Ришар? С третьего по восемнадцатое? Огнестрельное ранение головы? Это были, — потирает он виски, — вообще первые раненые. Их привезли из Стречно, Дубной Скалы и Вруток. Изрядный поднялся из-за этого переполох. Вы, верно, можете представить себе провинциальную больницу. Маленький обыкновенный город, где каждый о каждом знает все, маленькие заботы, обычные пациенты. Аппендиксы, язвы желудка, двенадцатиперстной кишки, геморрой, гастриты, время от времени какое-нибудь ножевое ранение в спину, порой разбитая голова, рука, попавшая в молотилку, сломанное ребро, кесарево сечение как нечто из ряда вон выходящее, отрубленные пальцы, диеты, истории болезней, сестры в миленьких чепчиках, накрахмаленных передниках и их вечные романчики с дипломированными врачами, утренние анализы, обходы, перевязки, стало быть, как видите, ничего, на чем можно было бы сделать научную карьеру, где бы мог родиться словацкий Гарвей или Барнар. И вдруг война. Восстание. Оно ворвалось к нам в одну ночь и опрокинуло весь заведенный порядок. Оно превратило больницу в лазарет и наполнило ее криком, запахом лизола и потных тел. Хаос, срочные операции, которые час спустя были бы бесполезны, напряжение, жалобы, переливание, дезинфекция, карболка, хлорка, и снова и снова раненые — это была наша каждодневная жизнь. Кто же в состоянии запомнить столько имен?

Восьмой. Жан Перри. Огнестрельное ранение левой ноги.

— Перри, Перри, что-то вроде мерещится, хотя нет, не припоминаю.

Девятый. Поль Эме. Перелом ребер правой половины.

Десятый. Марсель Рейнар. Ранение правой руки.

— Марсель, Марсель. Если это именно он, такой юноша, совсем еще мальчик, так он был любимцем всей больницы. Точно, ранение руки. Правой. Это определенно он. Привезли его с винтовкой, до того не хотел отдавать ее, насилу отобрали. Ходячий был. Мы и из больницы его выпускали. Поэтому его знал весь город. Можете себе представить, Зволен и раненый французик, у которого еще и усы-то не растут. Кто знает, какими ветрами его к нам занесло еще до ранения. Помню, как он вечно сверлил меня своими большими детскими глазами, и мне от этого становилось не по себе. Как ты вообще попал сюда, мальчонка, задавался я вопросом, ведь тебе бы еще ходить в школу, учиться на механика или токаря, что тебе тут у нас понадобилось в такой дали от дома? Эта пуля, что задела тебя, угоди она на пять пальцев ниже и три левее, так ты бы не бегал тут, ей-ей, думал я всегда, наблюдая, как все его балуют, суют ему конфеты, пирожные.

Но не думайте, что с остальными дело обстояло иначе. Только доставили первых раненых, слух об этом распространился со скоростью эпидемии, и произошло то, что обычно происходит в таких случаях. За одну ночь в женщинах проснулось свойственное им сострадание. Группами и поодиночке, молодые и постарше, блондинки и брюнетки, с цветами, конфетами, печеньем, сигаретами, бутылками, одеждой, бельем, лучезарно улыбаясь, они распространяли вокруг себя ароматы острые и сладкие. Они наводнили комнаты, коридоры и залы. И среди них всегда находилась такая, что лопотала немного по-русски, а то и по-французски. Пациенты, надо сказать, не возражали против подобных проявлений милосердия. Да и с какой стати? Многие годы — голод, страх, грязь — и вдруг такое нежное обращение! Однако пришлось нам это дело прекратить. Лазарет и бал — вещи несовместимые.

Тринадцатый по порядку? Альбер Пупе? Этого хорошо помню. Офицер, не так ли? Да, лейтенант. Место жительства: Минигут. На излечении с 4.9 по 26.9. Диагноз: огнестрельное ранение левого колена.

Славный паренек. Ранен под Стречно. Все это время метался между желанием вернуться на фронт и ощущением своей неполноценности. Оно, конечно, костыли самонадеянности не прибавляют. Он ковылял на них по коридорам и скрипел зубами. Если и веселило его что-нибудь, так это мой французский, который я сдавал еще в пору аттестата зрелости. Тогда у нас еще не было переводчиков и мы с трудом объяснялись. Не долечили мы его. Наши возможности были очень ограниченны. Пришлось ему лететь во Львов.

Впрочем, среди первых раненых, особенно тяжелых, пожалуй, и не было. Это все от номера 3669 вплоть до 3922, от четырнадцатого француза до двадцать третьего по порядку. Шарль Сене. Жан Мепль. Антуан Сертэн. Ролан Перрандье. Андре Дени. Рене Бонно. Видите — повреждение, перелом ребер, брюшной тиф, легкий прострел мышцы, гнойничковое заболевание ног. Ах, тут еще один такой, взгляните, Жюль Локре, двадцати девяти лет, холост, место жительства Орссо, находился у нас более месяца, с начала сентября до середины октября, ранение правого бедра и перелом левой бедренной кости, неподвижный, потому-то и помню его, в конце концов, кажется, ему тоже пришлось лететь самолетом через фронт.

— А остальные?

Номер 24. Эдмон Эдон. Тридцать два года. Холост. Жительство: Париж. Лечился с 8.9 по 11.9.1944. Сквозное ранение грудной клетки.

Восьмого сентября? Нет, что-то не помнится.