Лондонские хроники

– Я знаю это от твоих сестер, – бросила я в ответ и с удовлетворением заметила, как исказилось его столь надменное выражение лица. – Я написала им, – торжествующе объявила я, и глаза Томаса сузились до щелочек.

– Когда? – спросил он со злостью в голосе, и ярость, обрушившаяся на меня, оказалась сильнее, чем я ожидала. Моя уверенность пошатнулась.

– Первый раз летом, – выдавила я, стараясь произнести это твердым голосом.

Его лицо стало еще более растерянным.

– Ты не хотел мне об этом рассказывать. Как еще я могла все выяснить? – яростно защищалась я, беспомощно взмахнув руками в воздухе.

– Никак, Анимант. Ты самая любопытная девушка, которую когда-либо породила британская аристократия, – он громко расхохотался, на что я только закатила глаза. Потому что, в конце концов, в этом не было ничего нового. Он не мог сказать, что не предвидел подобное в случае, если не удовлетворит мое врожденное любопытство. – Это сговор? – резко прошипел он, и порыв ветра заставил карету качнуться еще раз.

– Томас… – начала я успокаивающим тоном, но он прервал меня.

– Это в самом деле была идея моей матери пригласить нас на Рождество, или ты приложила к этому руку? – строго спросил он, и на мгновение на его лице что-то вспыхнуло, ощущение, которое тенью пронеслось по его лицу.

Если это страх, что его мать не будет рада его видеть, это было бы иррационально. Потому что она не желала ничего сильнее, чем снова увидеть сына дома. Об этом она писала мне в бесчисленных строках.

Я раздумывала солгать Томасу, просто чтобы убедить его, что это было только ее желание, из-за которого мы сейчас сидели в этой карете, и чтобы он почувствовал себя лучше.

Но я боялась, как он отреагирует, если раскроет эту ложь, потому что так оно и будет. Томас Рид чувствовал, когда я пытаюсь скормить ему полуправду. И тогда он будет наседать, пока не вытащит из меня истину.

В конце концов, он был не лучше меня, когда дело касалось чужих секретов, разве что методы у нас отличались.

– Просто потому, что это, возможно, была чужая идея, не значит, что она этого не хотела, – заверила я, наблюдая, как он доходит до точки кипения. Сердито захлопнув книгу, он бросил ее прямо в сумку рядом с собой.

– Ты это несерьезно! – потеряв самообладание, воскликнул он и раздраженно взъерошил волосы. – Ты сводишь меня с ума!

Его слова задели меня, но я старалась продолжать смотреть на него, не поддаваться бурлящему внутри меня гневу, который норовил вырваться.

– Я просто сообщила ей, что сделаю все возможное, чтобы побудить тебя к этому визиту, и… – защищалась я, а он только продолжал закатывать глаза.

– Ты писала и моей матери? – обвиняюще прошипел он, и я на мгновение прикрыла глаза, чтобы также не поддаться вспыльчивости.

– Если тебе не нравится мое вмешательство в твое жизненное счастье, то, возможно, тебе не стоило делать мне предложение. – Я повернулась к нему и одарила его таким колючим взглядом, что смогла увидеть, как он задался вопросом, действительно ли хочет что-то на это ответить.

В этот момент карета резко остановилась.

Книга соскользнула с моих колен, когда я, стараясь удержаться на месте и не вылететь из кареты, прижала руки к стене.

Томас с ужасом на лице протянул ко мне руки, чтобы при необходимости поймать меня, и, несмотря на сильную злость, мне все же пришлось выдавить из себя небольшую улыбку на этот рыцарский жест.

– Мы на месте, господа, – крикнул кучер, и мой взгляд тут же устремился в окно.

С улицы я смогла различить большой двор и каменное серое здание, мрачно выделявшееся на заснеженном пейзаже. Окна напротив были ярко освещены, украшены еловой зеленью и мерцающими огнями свечей.

Над дверью с трудом различались черные буквы на белой табличке, наполовину скрытой под снегом. Там было написано «Мясник Рид», и меня охватило дикое волнение, которое пронзило мое тело до самых ледяных кончиков пальцев.

Томас шумно вдохнул и снова выдохнул, наклонился и поднял книгу, о которой я уже позабыла. Он протянул ее мне, и наши взгляды встретились в темноте, царившей сейчас в карете.

Даже так я сразу поняла, что его душевное состояние изменилось. Только что он был зол на меня и мое любопытство, а теперь излучал неуверенность, которую проявлял крайне редко.

Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз был здесь, в доме своих родителей. С той ссоры с отцом, который впоследствии выгнал его.

Я думала, что именно гордость заставила его держаться подальше от этого места. Но, видимо, было нечто большее: страх снова быть отвергнутым, который, я считала, не мог быть у такого самоуверенного мужчины как он.

Медленно я забрала у него книгу, слегка погладив тыльную сторону его ладони, которая, в отличие от моих ледяных пальцев, излучала удивительное тепло, и мне захотелось, чтобы мы не потратили время, проведенное вместе в карете, на споры.

Томас открыл рот, чтобы что-то сказать, но я покачала головой и опередила его.