Лоскутная философия (СИ)

Меркло величие! Философское тоже. Вспомним Фалеса, Анаксимандра, Лаоцзы, Гераклита, дабы понять, что древние обладали пронзительной, превышающей разум оптикой; их наития представляли дух жизни. Древние были парадоксальны, как и положено высшей истине, коей движет не логика, не порядок, а несистемность, антиномичность. Анаксимандром грехопадение объяснялось решительно: из чего происходит жизнь, в то же самое всё исчезнет как наказание за ужасный грех отпадения нас от целого. Мудрый Лаоцзы вник в главенство небытия над всем понятым и устроенным человеком, этим унизив гордый успехами род людской; он постигнул суть третьего, где ни зла, ни добра, ни вещей, ни идей. Будда верил, что разум - это незнание и больная иллюзия; разум, гид нашей воли, слеп и тлетворен. Древние были ближе к основам, ибо не знали рамок мышления, постулатов и догм - базы поздних теорий. Позже, с Сократа и Аристотеля, утверждается ложный взгляд на реальность. Стала ценится Необходимость, мать всех логических парадигм. Манивший нас к "золотой середине" даже в мышлении (по природе свободном); гнётший мысль в аксиомах и утверждавший меру в суждениях, Аристотель (скрытно завидуя тезам древних, но отвергая их как противные логике) заявлял, что и древние в их свободных, - стало быть, ложных, путаных домыслах, - "принуждались необходимостью", направляющей на всеобщие достоверные выводы, ибо чт'o претендует на истинность, согласуется с логикой как с ут'oком всё той же Необходимости. Чтоб иметь разрешение на Своё бытие, Бог обязан был пасть к ногам Стагирита и его логики? С Аристотеля философский размах сужался, из бесконечного истекал в мудрь Гегеля, что решала вопросы собственных схем, не жизни.

Жалко, величие в том числе и любви уменьшилось. Так, Елена Прекрасная отдалась чувству полностью, без условий, вместе с Парисом выплыла в Трою, бросив супруга, лидера Спарты. В "Фаусте" Маргарита влюбилась против морали, но быстро спятила от мук совести; её чувство правилось нормой. Ларина Таня, пусть и писала первой Онегину, но, решись тот любить её, попросила бы брака; да, героиня рациональна, связана нормами как и все в её круге, и на признание ей Онегина она позже откликнулась, что, мол, я уже замужем плюс факт светских приличий и "буду век верна". Если женщина признаётся мужчине, что его любит, но с ним не будет, то эта женщина сверх рассудочна. А любовь не рассудочна, оттого и любовь. Рассудочность чем крепка? Серединой, что золотая-де, "aurea mediocritas". Что Аристотель, недруг величия, говорил о ней? Середина есть путь людей, экстремальность - порок.

Страсть свелась к кратковременным, комфортабельным случкам. Практика шкурных брачных контрактов - вот любовь. О величии этой высшей эмоции умолчал даже Пушкин, он, выразитель нашего духа. В чувстве любовном стих его тонок, нежен, пластичен и гармоничен, честен, гуманен и просвещён и прочая. Но, однако, когда, вопрос, гармоничность и тонкость чтились величием? Нет, величие оттого как раз, что не тонко, не гармонично, не просвещённо и не гуманно. Мощи Гомера в Пушкине нет. Есть томность, страстный порыв и пылкость - а грандиозности нет ни зги даже как у Державина; нет державинской величавой претензии, что я червь, но и царь, но и бог с подобающим градусом восприятия всяческих. Пушкин светский, очень начитанный человек, воспитанник Аристотеля (кой учитель сонмов филистеров), потому он кумир для нас, не людей уже, а, пардон, гоминидов, напрочь утративших ценз величия. Мы, как он, гармоничны, тонки, гуманны, честны, открыты и просвещённы, - то есть типичны, нравственны, здравы, рациональны, камерны, трезвы, детерминированны, культурны... тем ограниченны. Вот пример. Пушкин создал скабрёзную половую поэму с пакостной лексикой. Он считался свободной, дерзостной личностью, о царях говорил нелестно, он задирался, ставил "вопросы", что называется. Но свобода в поэме только игра, шкодливость уровня бурша, в юной либидности возжелавшего перцу и посягнувшего на устои. Пафос поэмы - хихоньки "вьюношей" благородных фамилий. Грубая молодь высшего класса ездила к девкам и напивалась; молодь культурная "греховодила" в мыслях. Пушкинский опус, вкупе со всей его жеребятиной, не сравнить с безыскусным, бурным, величественным сексуальным порывом древней Елены из "Илиады", бросившей мужа и учинившей этим войну (представим-ка, что Мелания Трампа съехала к Путину). Соизмерим глум Пушкина, образца и кумира, мэтра культуры, с вольным величием Диогена Синопского, что сказал Македонскому: "Отойди, царь: застишь мне солнце", - и учинившего мастурбацию, потому что "плоть просит"-де.

Сим обзор деградаций сущности и величия человеческой расы можно кончать.

606