Добью вас, позволите? Этот самый фридмон - во мне. Я хожу, а во мне тот фридмон сидит. Будь вы хоть Бонапарт - и что у вас? часть земли, да? Европа? Пошло, смешно, ха-ха! А во мне целый мир, вселенная!.. Нет, вы поняли, док, кто с вами? Бог почти... Где картуз, мне идти пора. Сходно в вас фридмон? Дудки! Ибо Христос сказал, что пришёл Он к ничтожным, самым миз'eрным, бедным, последним, а вы богатый и не последний. Вы славный в массах, славный в морали - я славен в Боге. Да, док, в ничтожных всё. Потому-то - во мне фридмон. Третий день во мне пухнет, скоро увидят все, и что делать не знаю, столько забот пойдёт... Не вставайте, что уж тут кланяться... Я ничто, жалкий nihil - а во мне мир, ха!!!
603
Склонность к моральности. В русской опере (и культуре) мало интимного, относящегося к любви и страсти. Страсть для нас то греховное, что нуждается в санкции, в правке разумом. Не сказать, что не русские оперы лишены сей специфики, но всегда в этих операх верховодит любовь. У нас она маргинальна в силу тенденции обсуждать вперёд темы общие. Кн. Болконский (в "Войне и мире") встретил Наташу... и разошёлся с ней, ибо думал о смысле жизни больше чем надо. Пьер? Он влюбился попутно, в поисках неких высших материй. У Достоевского ("Идиот") ни счастливый брак, ни взаимная страсть не явлены; браком, автор уверен, не разрешить проблем, а любовь лишь мешает действию мысли. Славный кн. Мышкин занят не женщиной, поразившей его, как молния, - но и та занята своей вечной истерикой, не любовью. Нет любви безотчётной, страждущей по самой себе. Нет любви подавляющей, чтобы двое влюблённых только и делали, что дарили друг другу страстные арии и томились всю оперу друг по другу.
А вот "Богема" любвеобильна, это прекрасная песнь любви, недолгой, но состоявшейся. И в "Аиде" опять любовь, да какая! Мы так не любим. Русский мнит, что проблемы вселенского бытия суть главное, а любовь только блуд, потеха. Запад, мол, ветрен, мыслит фривольно; любят? а толку? нет его, толка, чувство вторично. Прежде, мол, темы: Бог, Человек, Мир, Истина... - и вопросы моральные, с'oвестные, культурные. Так что в "Б. Годунове" страсть лишь в единственной сцене подле фонтана - вставленной, кстати, волей советчиков, чтобы оперу не свести к пре с поляками и коллизиям власти. Мнишек не любит, Мнишек корыстна. Ну, а Лжедмитрий, - если принять, что он, может быть, любит, а не подыгрывает полякам, - хвастает царством, платой за ласку властной Марины; он ищет трона больше, чем чувства. Нет, не "Манон Леско", где любовь пусть продажна, но, тем не менее, де Грие с Манон пылко любят друг друга; опера есть трагический гимн любви per se, а не шабаш понятий, так чтобы прежде были отечество, царство, общество и моральные ценности; в общем, комплекс идей; страсть - после. Вот как у русских. Пушкин... Ах, Пушкин. Тьму написал в честь страсти, но... сник в "Онегине", что, казалось бы, про любовь. Чайковский переложил сюжет и любовь акцентировал. И, однако же, не любовь там суть, а рассудок, правила света. Там любовь частью в арии Ленского да в письме от Татьяны, частью в вокале старого Гремина, вкомпонованных в цикл рефлексий главных героев. В "Пиковой даме" Германн не любит, но через Лизу хочет добиться денег и выгод. В западной опере двое прежде уверят нас в пылкой искренней страсти, а уж потом всё прочее, что мешает любви... "Алеко"? В опере лишь ревнивое эго, последь культуры; всё от культуры, этики, предрассудков, не от любви. Потом цыган исполняет романс - подвёрстка, интерполяция, вроде исповеди Татьяны, вспомним "Онегина". Нет владычества эроса и динамики страсти. В "Царской невесте" та же любовность тенью крадётся в дебрях пороков. Есть и "Князь Игорь": что за любовь там? Плач Ярославны? песня Конч'aковны? Это так - иллюстрации, абрис в рамках сюжета битвы с врагами. Собственно эроса нет как нет. Есть нырки в любовь, благо эту любовь - пока - в русской опере не свели к оправлениям. Установки известны: есть любовь как явление, но идеи превыше; страсть - вещь такая, коей бы спрятаться и таиться, вещь помрачённая и враждебная духу, совести, нации, власти, принципам и устоям соборности... А, "Руслан и Людмила"? Что сказать о лишённой эроса музыке, представляющей разве комиксы? В русской опере - казус тщательно запираемой от людских глаз любви с допущением о ней дискурсов; вместо страсти транскрипция. Не любовь, но рефлексия и анализ, сброс эротизма в фильтры моральных и социальных норм.