Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Что нам Растрелли, Данте и Глинка? Что они требуют? Сверхъперцепции. Ведь параметры чувств и мыслей в высшем Искусстве - это не куцость, коей дрянь урез'aла нас, добиваясь, скорей всего, чтоб ментальные и иные способности скисли и чтоб какой-нибудь плоский пакостный шлягер выглядел истиной, а воздействие горнего нас вгоняло бы в ступор и представлялось оторванным от нужд жизни, стылым, бессмысленным и пугающим. Так от грома мы прячемся, кроя темя руками.

То есть Искусство - зов изначального, степень рая, где мы могли вмещать сверх-аффекты. Бог сотворил нас под образ Свой - но мы влезли в щель меж "добром" и "злом", где тупели, слепли и глохли собственной волей и упростились, так что "тра-ля" теперь лучше Моцарта. Не снесли мы безмерного. Но с Искусством тщимся опять к богам.

Выше крылья! Гор'e сердца!


221

Нам выносят мозг детективами, научая победам в "истинном и единственном" мире, где предназначено, чтобы Зло вечно гнало Добро в виде Женского Тела (Денежного Мешка ли). Славный Герой же, ищущий правды, вынужден рыться в грязном белье, где, пачкаясь, вдруг находит Добро, естественно в виде Женского Тела (Денежного Мешка ли), кои он, вычистив, водружает на место и удаляется в благонравное, чуть брутальное пьянство - реминисцировать об утратах. Женское же роскошное Тело и Мешок Денег горестно плачут, ведать не ведая, что Герою кайф, в общем, лишь в садо-мазо. Суть детектива вся в Женском Теле и в Мешке Денег, что алчем с мыслями: у нас нет, у него, гада, есть они, но он медлит, гад, взять их и жить в довольстве! Вот должный образ "нравственной" мысли, "нравственной" ценностей.


222

Мы рождаемся с крыльями, а мораль обрывает их.


223

Достоевщина - это жизнь без моральных игрищ и трюков. То есть подспудное - вон давай. Или дрянь душа, как сейчас, когда гнут её? Вздор душа? Душу прячут, где ни возьми; мол, этика. На работе, в искусстве, в мысли и в чувствах - рамки и порции. На Давида, на статую, надевают подштанники. Маскируются части тел в кинокадрах. Ну, а Джоконда? Что мне в ней надобно? Я б взглянуть хотел, как она оправляется; речь её не вульгарна ли, стоит рот раскрыть? Не тщеславен ли и не глуп сей перл? Может, явной Джоконде было привычней пить и ругаться. Вот что мне нужно, кроме улыбки этой Джоконды, кою мир славит. Всю её нужно!.. Дозы в искусстве, порции в жизни... А Достоевский всё пёр наружу: мерзость в морали - но ведь брильянт живой. Кроме Фёдор Михалыча, кто вот так в жизнь за истиной? Жизнь нельзя кромсать.


224

Есть Монмартр, Пикадилли, Токио - а я видел лишь это, жгущее чувствами колоссальнейших мер. О, Родина, моя Родина! Мне б в каморке пить горькую, чтоб запить тоску, потерявшись в громаде, что вобрала мой род к тайному, неподъёмному всякой нацией, непостижному, - да и нам непонятному, - ради коего мы ломаемся, чахнем, гибнем, так и не ведая, для чего, ибо нет у нас ни богатств, ни счастья; разве что в мае, лепящем кроткий русский наш рай, мы нежимся перед сумраком вьюг и слякотей в криках воронов средь пустой серой шири, дабы и впредь хранить окаянные, словно вросшие в плоть безмерности для каких-то нечеловеческих перспектив. Вдруг Бог здесь сойдёт в Свой час?.. Невольные, бдим мы вверенный окоём, а рыпнемся - лишь творим разрушение как урок не бежать судьбы, но стоять вечной стражей, кличущей тщетно: что тебе, Родина, мать и мачеха?


225

Есть теория, что за шесть веков до Р. Х. в древней Аттике взрос решительный тип мышления, богоборческий, суть какого в таких словах (Геродот): присуждённого роком не избежит сам бог. Логос космоса одолел миф хаоса. Возникает вдруг разум рациональный, разум логический. Отправляясь от нескольких постулатов, он строит очередь выводимых одно из других в жёсткой сцепке явлений как бытие вокруг. Предпосылки малы числом, ограниченны. Сам Платон заповедал: "Негеометр не входит!" - что означало гон правд сомнительных, осуждённых концептом "необходимость не слушает убеждений" и спинозистской трактовкой чувств как углов. Архипринципом стала м'aксима, что рождённое - гибнет, главный закон стал - смерть, абсолютная неизбежность. Стались два мира антиномичные: прежний верил в богов всесильных, вечных, свободных, новый мир верил в Необходимость. А ведь и правда: ты хоть весь век вопи - но, когда ты урод, им будешь, плюс и умрёшь таким. Эти верили в "дважды два есть четыре" и лишь одним могли облегчить юдоль: вздумать нечто, чем бы владели вроде как боги. И преуспели. Вздуман был мир, где и данник мог стать владыкой. Как это сделали? Говорят, что Сократ, простояв два дня, породил небывалую сущность. Да, мы слабы, размышлял Сократ, и природа сильней нас. Но - есть спасение. Верь в "добро" и в другие понятия - и ты бог. Прозелит "добра" почитался за лучшее, он имел капитал "краше утренних и вечерних звёзд". Ведь, держась "добра", ты имущее Крёза, вещее пифий и круче Марса. Ты царил в добродетели, в отвлечённых идеях. Ты их творил, как бог!

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги