Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

В тиши, полнейшей и многодневной, вдруг слышишь Бога. В наполненном гвалтом мире слышишь лишь гвалт. Решаешься тиши требовать. Но скоп злобствует и шумит о якобы покушении на права и свободы: правда, мол, в общем! в массовом вкусе! Скоп в дикий крик кричит, думая, что ведёт таким образом просвещение, сея "доброе, вечное", плюс "разумное". При всё том скоп не хочет знать ни ту тишь, о которой речь, ни тебя вместе с Богом.


230

Филологам и теологам. Почему Русь "Святая", а патриарх - "Святейший", а?


231

Человечество В нашей жизни пусто, как в могиле.

В наших душах стыло, как во льду.

Мы притворщики из рода "милых".

Вероятно, нам гореть в аду.


232

"Ты" и "вы" - доказательство Божьего бытия. Не важно, есть или нет Бог. Важно, что мы обращаемся с Ним на "ты", как с близкими. Остальным же мы "выкаем", что показывает, что они нам чужие и не нужны нам. То есть не Бог отнюдь, а они НЕ ЕСТЬ при всей видимой их реальности.


233

Может, я твержу странное. Может, я твержу дикое. Зато я твержу так, а не что земля круглая и что женщине надо в храм входить в парандже и что Бог есть мораль; и что главный мыслитель - Треплер, лучший стилист - Гламурова; что М должен поганить мир, Ж - понашивать да ему подставляться; что всякий олух, избранный в дуче, богоподобен; что деньги главное, а мораль - высший бренд человечества; и что мы, homo sapiens, подле врат высшей мудрости и вот-вот превзойдём богов. Я молчу про всё это и про подобное.


234

Божья этика - что всё в мире "добро зел'o" - попрана комлем древа познания зла/добра.


235

Встречи М и Ж сводят в рамки морали, чтобы замедлить резкий срыв в пропасть, в малоосмысленный вопль тел, устремлённых друг к другу. Есть исключения. Но, как правило: где мужчина и женщина - там эдем, кубок полон, пламя без дров горит. Где она и он слиты - там мы как Бог.

Рознь - с умыслом. Если вспомнить, как всяк нелеп в сём мире: заболевающий и давящийся пищей, и задевающий за углы, икающий ни с того с сего, страдающий от жары и холода, потому что расколот в эти вот п'oлы, то сознаёшь: не к счастью "твари по паре", но с жутким замыслом извести нас. Я б стал могуч, как бог, доведись мне быть целостным! Первозданный, с невыломанным ребром как с Евой, я Богу в пагубу. И сейчас, рядом с сей незнакомкою, я, идущий к концу, сдыхающий, говорю себе тайному: вдруг она есть та самая, что была вне судьбы моей, но какую нашёл-таки? Не отсюда ль все беды, что я - не с той всю жизнь?


236

Первородный грех есть наш бог. Не чувствуя, что попали в ад своей волей, хаем природу, где царят дикие, дескать, нравы и нам мешают. Только лишь этика и законы, мыслим, улучшат мир. Бог стирается, точно нет Его. В лучшем случае Бог замолчан. Лейбниц оправдывал допущение Богом зла в мире так: оскорблением всемогуществу Бога было бы мнение, что со злом Он не справился; нет, причина зла в том, что в природе есть правила собственные, нативные; Бог бессилен, ибо законы сильней Его; в них причина зла, сходно как и добра (Г. Лейбниц. Теодицея).

Коротко, зло оправдано тем, что оно - в законе. Зло узаконено. Здесь особый глум: знать про Бога и усмехаться: Бог-то Ты Бог пускай, но вот ВЕЧНЫЕ ИСТИНЫ Бога круче и выше!

Лейбниц, ходок за нас, мне понятен. Ибо не может ведь человек отказаться от "зла", что выдумал, съев плод знания "зла" с "добром"?

Получается, вытурь змея и будь при мысли, что человеку, сходно как Богу, всё суть "добро зел'o", первопредок, действуя без оглядки, плох ли рай или благ, и жил бы в нём в райской радости. Но он жизнь оморалил. Наша жизнь - нравственна. А поскольку мораль есть нормы, то, соответственно, наши души с телами вставлены в рамки. Кто мы вне рамок - нам не открыто. Рост у нас позволителен адекватному нормам, прочее гонится. Выше сказано, как убиты в нас оказались ан'aмнезис с фантазийностью, как надёжно укрыты "фиговым листиком" наши чувства, как всё активнее девальвируют наше зрение, слух, тактильность. Жизнь впредь искусственна, неестественна. Приключилась подмена: Бога Живого кроет бог этики, бог понятий и слов. Устроилось, что спроси, чт'o дал Бог, услышите: Бог велел "не убий", "не кради" и "не прелюбодействуй". Род людской превратил в Бога знание зла с добром - первородный свой грех.


237

Реальность и мои шутки.

Мните, я нуден? Нет, радикален. Крайний ум обвиняется, где-то слышал, в безумии как в изъяне. Только посредственность хороша, мол; выйти из массы - это как выйти из человечества... Кто сказал так? Паскаль? Не нуден я, радикален. Назойлив же - скоп как раз. Также - алчен, корыстен. Казалось бы, никого я не трогаю в захолустье, вдруг SMS-ка, "вам супер-шутки для настроения - НашаРaша с КомедиКлаб. Звоните. 100 руб. минута". Мнят развлекать морально, то есть за деньги, 100 руб. минута. Деньги у скопа - форма морали, высшая форма.

Я фан иных игр, не столь этических. Мне, к примеру, смешно, что библейский змей стал духовный вождь человечества. Юмор мой столь безнравственен, что я сам плач'y, дабы он вас нашёл.


238

Сослагательность - казуально не воплощённая вариантность интуитивных или воспринятых предпочтений.


239

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги