Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Не выгод ищу, а жизни. Мне важней тип вне социума, но не тот руссоистский, выволокший на пленэр гуманоидный хлам свой, а кто дикарь во всём. Мне б - естественность, вроде той, что земля весной тёплая, месяц жёлт, девы нежные. Я ломлюсь в людей, так как все скрыты в панцирях под замками.


240

Вечно нам хочется. Чаще хочется пресловутых трёх "б": бодуна, баб и баксов. Этика учит: не убивай, не кради и не лги, не прелюбодействуй! Но - трёх "б" хочется. Ведь закон для того закон, чтоб хотеть, что нельзя. Не иначе узнал грех, как из законов, ибо закон указал на грех; я не внял бы желанию, коль закон не внушал бы мне: не желай; без закона грех мёртв (ап. Павел). Но, к сожалению, трёх "б" мало, всем не хватает. Стался такой закон: три "б" можно купить. Есть деньги - можешь на нравственных основаниях, благонравно, приобрести три "б": бодуна, баб и баксов. Плюс тебе будут все улыбаться, точно герою, и аплодировать, почитать образцом. Морально, то есть за деньги, можно убить врага через киллера, заплатив тому. Капитал - узаконенный криминал, моральный, благоприличный, кто недопонял, сикледицея (вспомнивши Лейбница), оправдание денег и мира денег.

То есть мораль даёт путь законной, нравственной, респектабельной жизни. Этот путь денежный.


241

Мисс Драпекка слезила по части девушек, поступающих в армию, чтоб служить-де России, а увязавши факт с генетичностью русских, с патриотической генетичностью, - прослезилась не в шутку, пафосно, мыльно, полноэкранно... Браво, Драпекка! Роль презанятная. Генетичность данного свойства очень мила верхам, что с комфортных высот умиляются виду тащащих вечный тяжкий крест масс, куда велено, без борьбы и протеста. Впрочем, Драпекка: будь ты с коллегами не один лишь трёп, кой обрушил Россию, так что в ней сложно жить, не продавшись в неволю, девушки, что тебя прослезили, фиг бы напялили столь любезные власти каски и берцы.


242

Логика как орудие для познания мира тщетна и иссякает. "Нет! - кричат. - Вечна!" Как же так? Ведь, по логике, всё начавшееся - закончится. Что касается сходным образом логики.


243

Что слов'a, кои, дескать, "жизнь твари" и, по Кириллу, через "свет" коих тварь-де из "тьмы" пошла? А бессловный червяк, пёс, камень - не существуют? Нет, всё сливается, по Ламарку, и человек одновременно есть последняя блошка в конце концов. Разве хуже, коль вдуматься, видит-слышит навоз или "тьма" от того же Кирилла в небытии своём, хоть они слов не ведают? А как в "тьме" этой истина? Ведь "не быть" не равно "не жить". Быть - одно. Жить - иное. Вдруг "тьма" живёт, жизнь чувствуя тайным образом, без посредства слов, вне понятий, что вечно "рамки", "хватит", "довольно", "нет" и "нельзя" плюс прочее? Отчего "нельзя", если каждый запрет стесняет, смерть же - итог стеснения?


244

О свободе мышления. Вольно действовать телом: сесть на шпагат, стать мостиком, завязаться узлом, - достоинство. Но свободу мышления: строить помыслы вовне логики и морали и вовне правил, - мнят криминалом или грехом.


245

Этические триумфы.

- Против морали? Врёшь, гад! Дадут в башку, вмиг помчишься в полицию за моралью! - хмыкают думая, что скажу: побегу, - и они будут правы; не побегу, скажу, - и тогда мне начнут внушать неизбежность морали, стукая в нос и гаркая, хорошо это или же плохо, - в точности как Дунс Скот (кстати, "doctor subtilis", "тонкий учитель"), кой учил отрицавших "случайность" сечь, чтоб признали факт, что их можно не сечь "случайно".

Я возражу им. Вы меня привели сюда, я скажу, в ваш моральный мир, а теперь так вдруг ставите дело, что все всегда жили в этике? Лжёте. Чем вышло роду людскому это вот - познавать зло с добром?.. Не в слове суть. Есть кто треплет целые годы, дело не сдвинет. А вот Адам считал мир недобрым, а себя добрым вовсе не всуе, но применительно. Это значило, что от Бога он прянул к мыслям, к собственным мыслям, дабы судить, в чём зло, в чём добро, вместо чтоб просто жить во всём, что Бог дал как "добро зел'o". Он искать стал не жизни, ибо "недобрая", а суда над ней. Он, фактически, отвернулся от Бога к миру из фикций, названных "вещи". Он поклонился им, как признал Синаит (XIV в.), заметивший, что пределы падения не в безмерных пристрастиях; они в том, что мы стали рабами вещности мелкой, вроде комфортного, например, испражнения - обладателя вето прямо монаршего, так что коль не усмотрим, будь то в реальности или в мысли, нечто комфортное, не пойдём туда, где не видим удобств. Об этом вот Синаит, кто ведал: разум удобопревратен. Ведали многие. Горек клич Богослова, сходно напрасен: "Мня себя низко, вспомни: ты - тварь Христова, часть Его и дыхание, и ты Бог, чрез Христову смерть грядый к славе!" Пращур прельстился миром без Бога, там, где ценились только лишь вещи, форма "добра". Адамов род, пылко алча "добра", схватил топор и пошёл отнимать "добро" у других живых.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги