Читаем Лоскутная философия (СИ) полностью

Из слов я выпал странным резоном, ибо у логоса трюк для умников, что не как бы глобальная фальшь кругом, но фальшивят локально, кое-где. Я пробыв в оппозиции к кое-где, лишь теперь постиг, - да вот час назад, - что не кое-где, но и всё мираж, бутафория. Никудышный, смрадное нечто, я внял тому, кем стал бы, не порчен словом, не вязни в смыслах. То архетип шевельнул меня! А ведь я чуть не сверзился, когда сын сказал, что не хочет быть мёртвым. Я заскользил в у-словность, в апофеоз её в 33 году Р. Х., где, пожрав первозданное и попав в тупик, ибо жрать стало нечего, слово взвыло о "вечной жизни". Как я размяк, вибрировал, обещая: "Сын, будешь вечно, если захочешь!"... Тут как тут логос: что, алчешь вечности? а тогда, тварь, слов'a блюди, - вот что логос втемяшивал. И я влип почти... но добавил ведь? я добавил "если захочешь"? Да, я добавил. Ибо почувствовал смрад приманки. Ибо постиг враз, что слово втиснулось между нами и вечностью: мол, оно и любовь, и истина - и вот вечность вдруг, чем сочли Христа... Я постиг, что нет разницы - "словом" звать изначальный рай или "мир сей". Плюс постиг в страхе: вдруг "слово" именно что и есть "ОНО", сущность Жизни, кровь Универсума? Тогда слово первично и слову следуем? Но тогда чт'o же большее, с ч'eм сие слово в тяжбе и чт'o стесняет? Чт'o бьётся логосом? Почему ОНО, будь оно всё ж не слово, - зло, как врёт логос? Где? где свидетельства зла ЕГО? Нет их. Есть только библия как палач ОНО, где всё зло генерирует пря словес с ОНО, что немотствует (акцентирую: не борьба, а вот именно пря, возня). Слово есть не ОНО, нет! Слово есть рак в ОНО, а ОНО есть ВСЕИСТИНА. И не лгал я: сын не умрёт. Он - в истине. Значит, вечен он, как и я, как и все. Мы мёртвые лишь в словах и понятиях, на какие - начхать.


431

Веками вместо реального и всем нужного служат общим понятиям.


432

М. Хайдеггер сделал открытие усреднённого, анонимного "человека вообще", "Das Man". Человек, толковал он, вышел из связей дружества с миром, где чтил природное и сообщничал с внешним, чтоб впредь им править. Взяв мир объектом, он стал и сам объект, потеряв самобытное. Человек живёт, ориентируясь на "сверх-я", маску, что надевается, дабы скрыть индивида ради всеобщего в интересах всеобщего. Вот что вывел философ... Вывел бы прямо, что человек живёт для морали, начатой знанием зла с добром (первородным пороком). И в самом деле: чт'o "Das Man", коль не комплекс инструкций, норм и трактовок? Мы существуем для отвлечённого, для навязанных принципов; редуцируясь и казня в себе сущность, данную Богом, тая в мозаике "общих ценностей", служим этике, а она - усреднённое, что подходит для всех. З. Фрейд, поняв, что мораль, цербер жизненных импульсов, давит нас, а культура стесняет жизнь, утверждал, что пусть есть сей зловещий факт, нужно вытерпеть... Обнажить бы им правду, этим двум гениям. Не осмелились.

Вот и нынче (в век, мол, содома) высказать, что мораль губит сущность рода людского, значит обречь себя остракизму. Этика - святость. Мыслится, без неё мы не выживем. Респектабельность от науки и общества думает, что её изнасилуют, уничтожь мораль; хоть ап. Павел знал, что мораль - мать преступников; их мораль не убавила, но дала повод к новым... Худшее, что мораль нас лишает личностной жизни - чтоб строить общество. Редуцирует.

Здесь вопрос: если социум состоит из посредственных, усреднённых, как средне-сенсорных, средне-мыслящих, - стало быть, не-до-сенсорных, не-до-мыслящих, раз приученных это делать только лишь в рамках, - то, вопрос, какова тогда сущность данного общества? В массе равных друг другу (стандартизованных не под стать гениальным, а под мартышковых) уберём двоих - что изменится? Можно всех убрать - бед не будет. И здесь не довод, что опыт Власа круче, чем Карлов, а опыт Маши меньше, чем Саррин: всё у них усреднённое: детство, школа, замужество, лучше с крепким самцом, с Иаковом, у кого есть "рабы, скот, сикли", дети, их воспитание, дачи, смерть. Усреднённый штакетник; самость отсутствует, и о них сказать нечего. Нет скучней секвестрованных ради тех, кто и сам секвестр. Как итог, род людской профанировал, ибо только и делал, что сокращал себя: само-, так сказать, -отрекался в каждом колене.

Этика сводит нас к знаменателю, но где власть её сякнет - там небывалое. Кабы древний Овидий не оскорбил мораль, позабылся бы. Но поэт превзошёл мораль - и известен. Богу неважно, сколь рождено нас. Массы не значат. Быдло-моральный, то есть низведшийся к усреднённому, ставший "некто вообще", не значит. Бог ждёт особого, уникального; остальное отходы. И, когда встал Христос и поверг мораль, побуждая к высотам, Бог замер, слушая, не родился ли Равный, Коему сделалась не мораль ценна, но проект Божьих промыслов. Ведь с Его появлением бытие масс теряет смысл ради новых свойств человечества. Потому "Das Man" травит личное, небывалое. Судьбы моцартов - факт.

Действительно: что такое есть Моцарт перед моралью, от коей действуют благонравные усреднённые фикции?


433

Содержание СМИ: амплитуда "духовности": от борща к Тарантино.


434

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги