Лотос

Некоторое время спустя мы въезжаем на мою длинную извилистую подъездную дорожку. Я выключаю фары, протирая ладонями влажное лицо и прерывисто дыша. Я измотан, нервничаю, и меня подташнивает.

Я оглядываюсь на Оливера, который совершенно неподвижно и безмолвно смотрит в окно.

– Ты в порядке, малыш?

Еле заметный кивок. Он сосредоточен на чем-то за окном, едва различимом в темноте ночи. Его тело, кажется, расслабляется, во взгляде появляется искра облегчения.

– Это и есть сюрприз?

Я прослеживаю за его взглядом, и у меня сводит желудок.

Велосипед Томми.

Он все еще стоит во дворе перед домом, блестящий и красный, шины слегка изношены и покрыты засохшей грязью. У меня никогда не хватало духу сдвинуть его с места, не говоря уже о том, чтобы избавиться от него.

Минута раздумий проходит долго и мучительно.

Всего лишь минута, но она невероятно значима для меня. Минута, изменившая мою жизнь – подобна той, когда я сидел привязанный к кухонному стулу и наблюдал за гибелью моей жены и ребенка.

Чертовски много всего может произойти за одну минуту, и я знаю это лучше, чем кто-либо другой.

Вытаскивая повязку из кармана, я выхожу из машины и, обогнув капот, сажусь на заднее сиденье. Оливер вылезает, когда я приказываю ему, и я осторожно завязываю ему глаза куском ткани. Его тело снова напрягается, конечности начинают дрожать.

– С тобой все будет хорошо, я обещаю.

Оливер начинает плакать, его слезы впитываются в ткань повязки.

– А Сид может пойти с нами?

– Нет. Сид не сможет прийти.

Еще один всхлип, когда я тяну его вперед за запястье.

– Но как человек на небе исполнит наше желание?

Вместо того чтобы отвести мальчика за дом, к его могиле, я тащу его через двор, и мы направляемся к входной двери. Мой собственный затуманенный взгляд останавливается на брошенном велосипеде, когда мы проходим мимо, и я отвечаю:

– Единственный человек, исполняющий желания сегодня, – это я, малыш.

Глава 29 Оливер

Я ощущаю стук в голове, поэтому просыпаюсь. И я никак не могу вспомнить тот момент, когда вообще ложился спать.

Я помню, что был в душе.

Раздался странный звук – какой-то грохот.

Сидни поранилась?

Я надел боксеры и чистую футболку, вытер волосы полотенцем и пошел выяснять причину шумихи.

А потом… темнота.

Застонав, я поднимаю голову со своего плеча и тут же понимаю, что мой язык утопает в какой-то непонятной жидкости. Когда я облизываю губы, до меня доходит, что их покрывает что-то терпкое и металлическое, по вкусу напоминающее медные монетки.

Кровь?

Шум прорывается сквозь тупую боль, пульсирующую в моем виске. Из-за этого мои глаза трепещут, а тело парализует сильной болью.

Сидни?

Мне кажется, я слышу, как она зовет меня, но ее голос звучит приглушенно и издалека. Инстинктивно я пытаюсь пошевелить руками, но не могу потянуться к ней, поскольку мои руки связаны.

Веревка?

– Сид… – Ее имя вырывается как мучительный вздох, когда я сплевываю жидкость, все еще наполняющую мой рот. Это, безусловно, кровь, и она должна быть напрямую связана с пульсацией в моей височной доле. Боже милостивый, что случилось? Я еще раз дергаю руками, встречая сильное сопротивление, когда мои веки, наконец, полностью открываются.

Меня встречает размытое дуло пистолета всего в пяти сантиметрах от моего лица.

– С возвращением, – говорит человек, держащий оружие, его голос и образ все еще скрыты тенью, в то время как реальность медленно начинает обретать очертания. – Снова.

– Сидни.

Она – моя главная забота.

Боль пронизывает меня насквозь, от корней волос до связанных ног, но, несмотря на это, я поворачиваю голову вправо и обнаруживаю рядом с собой Сидни, привязанную к кровати. Ее рот закрыт банданой Nirvana, тушь стекает по вишнево-красным щекам, а гортанный визгливый звук заглушается тканью.

Мы в ее комнате, привязанные к каркасу кровати.

Мое тело реагирует само, и я дергаю грубую бечевку, плотно обмотанную вокруг моих запястий и лодыжек, ноги дрыгаются, туловище изо всех сил прижимается к спинке кровати.

– Не поранься, Оливер.

Я поворачиваю голову в сторону нападавшего, его голос и черты лица, наконец, становятся знакомыми. Маска растворяется, темное пятно вместо лица превращается в человека, которому я стал доверять.

Безликий явил себя.

– Трэвис, – хрипло шепчу я, так как мой рот не завязан. Полагаю, Трэвис знает, что устремленный в мою голову револьвер может заставить меня молчать лучше любого кляпа. – Что происходит?

Трэвис издает протяжный вздох досады, присаживаясь на край матраса рядом с моими ногами.

– Это, – повторяет он, указывая руками на хаос, который он создал. – Это то, что я называю незавершенными делами.

Мои внутренности скрутило узлом так же, как и конечности. Сплевывая кровь слева от себя, я замечаю, что его жесткий взгляд прикован ко мне, а пистолет он держит твердой хваткой. Смятение проливается кровью из-за предательства, но все это перекрывается душераздирающим беспокойством за любимую женщину, беспомощно лежащую рядом со мной.