Ловец акул

Хочется почему-то рассказать, как мать меня рожала. Это вообще такая нереально прикольная история. Она у меня баба серьезная, к делу подошла очень ответственно. Оставлять меня она никак не хотела. Я у нее получился, когда батя у матери вызывал только жалость и тихую ненависть, да и пеленки-распашонки ей уже с Юречкой страшно надоели, обратно в этот ад она не хотела.

Ну и вот, короче, бабка уговорила мать оставить меня, типа так и так, поднимешь двоих, а то какая ж ты баба, не четвертый же он и не пятый. А потом бабка сдохла. Ну, и все ее обещания посидеть со мной пошли, естественно, по пизде, во всяком случае, в нашем материалистичном мире.

А мать осталась со здоровенным пузом и в полной растерянности.

Я думаю, ей тогда въебалось из-за смерти матери, по-другому никак не объяснишь, что там дальше произошло.

Короче, она хотела оставить меня в детдоме, но это ж такое несмываемое пятно позора. И родился у матери в голове хитрый план. Она взяла одежду похеровее, немножко денег, и мы отправились в первое мое путешествие.

Мама приехала в Курган, поселилась там в комнате у какой-то бабки и стала ждать. В день моего рождения, девятого апреля, она выпила бутылку водки и пошла на вокзал.

Вы уже поняли, да? Ха-ха, мать пыталась выдать себя за алкашку безродную. План у нее был такой: родить и сбежать в одной ночнушке, ни документов, ни позора. Я в таком случае отправлялся в детский дом, а мать — в свой дом. Разъехались, значит.

В общем, на вокзале она как-то неудачно упала, и у нее начались роды, от водяры они легче не стали. Прошло все плохо, ну, я щипцовый ребенок, и все-такое, и у матери там жуткие ужасы по части физиологии.

— Я тебя рожала, пизду на британский флаг порвала, а ты урод неблагодарный!

Такой вот последний аргумент в споре.

Короче, рожала она меня с бомжихами и проститутками, в лютых муках, и это ей любви ко мне не прибавило уж точно.

Ну, в общем, она там кровяки потеряла море, так что в херовом состоянии была еще долго. А когда пришла в себя, над ней стояла счастливая врачиха.

— Нашлись ваши муж и сын! — сказала она. — Они в милицию заявили!

И все носились с матерью, как с писаной торбой, потому что они так поняли, что она повернулась умом от трагедии, от смерти своей собственной матери.

Маневр не удался. Меня пришлось забрать с собой и назвать Васькой в честь маминого брата. Братца мамочка обожала, и в моем имени есть ее первая и последняя попытка меня полюбить.

Вот так я удивительно родился в славном городе Кургане.

Нерон как-то рассказывал, что одна святая сказала такую фразу: каждая овечка будет подвешена за собственный хвостик. Все правда так. Ну, я думаю. И в этом смысле мать моя, может, знала, что делала, и ей за все отвечать. Как и я (уже много позже) знал, что делал, и мне за все отвечать. Каждый пусть смотрит за собой, и я ее не осуждаю, и пусть Бог решит, правильно она меня не любила или неправильно.

Может, я такой адский вырос, потому что она не хотела, чтобы я был на свете, потому что она не любила меня. А, может, она с самого начала что-то чувствовала про то, кем я стану, и поэтому только мечтала от меня избавиться.

Это знает Бог. И когда мы оба с ней будем подвешены за свои хвостики, понятно будет, чьи грехи сколько весят.

Но угар, конечно, какие убийцы иногда религиозные. Все бандючье, которое я видел, ужасно боится Бога, замаливает грехи, думает, рассуждает об этом. Но почему-то мало раскаивающихся грешников, а? Немножко их, и я вот — нет.

Ну, в общем, если б знала она, кем я вырасту, выкинула бы меня из окошка? Ну, или хотя бы оставила на подоконнике?

Иногда мне хочется, чтобы да, потому что в этом было бы больше любви, чем я от нее получил за всю жизнь.

Иногда мне хочется, чтобы нет, потому что столько в мире оказалось хорошего. Есть же в моей жизни прикольные моменты.

Саша мне как-то рассказывала, что через двадцать лет после разрешения абортов в Нью-Йорке, или еще где-то там в Басурмании, стало заметно меньше преступников. Они просто не выросли. Такая вот тема.

А затесался ли среди этих абортированных молодых людей кто-нибудь очень и очень хороший, кто мог спасти хуеву тучу жизней? Тоже может быть.

Чем меня бесит жизнь — нет нормальных ответов на нормальные вопросы. Как-то все очень смутно.

Ну ладно, рассказал, и легче стало. Это же самое начало истории меня, без него никак.

А что там случилось с тем шумным младенчиком через двадцать семь лет? Ну, он уже несколько лет сидел на героине, и это начало сказываться на его здоровье.

Ну, почки стали хуевые, шалило сердце, и все такое. Ливер, он не вечный, особенно если так его шатать. И как-то все в один момент случилось, а я думал, что я страшно прочный, что здоровье у меня, как у быка.

Ну и как бы все это было не очень страшно, но подломило мою уверенность в собственной неуязвимости. Знаете ж, как это бывает? Ну, когда ты совсем уж молодой, ебашь себя как хочешь, справишься, а потом вдруг выясняется, что, как на уроке физики, у каждого действия есть противодействие. И пиздец тогда.