Ловец акул

Не страшно, а, скорее, даже просто обидно, и очень. Типа ты, оказывается, смертный, как все, дохнешь потихоньку, и это нормально. Ну как же так?

И очень странно, что тело тебя подводит, такое как бы: ну мы же были друзьями, ты чего вообще?

Страшненько, когда сломалось чего-то, и это надо чинить, и ты, оказывается, такая же вещь, как все на свете вещи. Ходишь как будто по тоненькой нитке над большой ямой, куда все однажды сваливаются. То есть, вот именно что впервые понимаешь, какая эта нитка тоненькая, а ты на нее — всей стопой.

Ну да. Короче, расстроился я ужасно, хотя вроде ничего серьезного не случилось, ну, тахикардия, подумаешь. Нерон сказал проверить почки, там оказались какие-то анализы не те, не очень, в смысле, и хотя симптомов лютой хуйни не было, я страшно испугался, просто пиздецово.

Пришел к Юречке с этими анализами, а он сказал:

— Бросай героин.

Многого хочет.

Самочувствие у меня было плохое, астеничное, как сказал врач. Прописал мне каких-то таблеток за дохуиллион денег, но предупредил, что героин надо бросить.

Тоже многого хочет.

Сказал обязательно появиться, если появятся отеки, и я на какое-то время сошел с ума, каждое утро высовывал ноги из-под одеяла и спрашивал Сашу:

— У меня отеки?!

— Нет, — говорила она. — У тебя нет никаких отеков.

Тогда я придвигался к ней, касался носом ее носа.

— Посмотри, у меня не отекло ебало?! Или глаза?!

— Нет у тебя никаких отеков, Вася.

— Совсем?!

— Совсем. Если ты так волнуешься за свои почки, то перестань колоть героин.

И эта тоже многого хочет, ну надо же, как бывает.

А за свои почки я волновался не в том смысле, что без них можно умереть с отекшим ебалом, а, скорее, это было дело принципа. Ну, то есть, меня пугал сам факт болезни, само то, что со мной что-то не в порядке.

Один только Марк Нерон не говорил мне бросить героин, потому что сам на нем сидел.

Нерон сказал:

— Главное вовремя рихтовать все. Съел таблетку от сердца, съел от почек, от печени, от легких, от зрения.

Кстати про зрение, ха-ха, если вдруг хотите поймать героинщика, делайте это в сумерках. При сумеречном свете мы видим хуже, если не сказать плохо.

— В общем, — сказал Нерон. — При желании можно дотянуть и до ста лет на этом самом героине, если за здоровьем следить.

Сам Нерон следил страшно, все время проходил какие-то обследования, пил таблетки, занимался спортом и всякое такое. Нерон говорил, что он доктор Джекилл и мистер Хайд, утром ведет здоровый образ жизни, а вечером — вовсе нет.

— Ну и жить будешь серединка на пополамку.

— На половинку, — сказал он. — И то хорошо.

Короче, в здоровье Нерон знал толк, как и во всем остальном. И когда доза у меня доползла до такой верхотуры, что он заметил, Нерон сказал:

— Я бы на твоем месте в рехаб лег. Пора подлечиться.

Но я тогда его на хуй послал. Дел было по горло. Мы как раз похоронили Сашину бабку, и Саша переезжала ко мне, я дал Ромео испытательный срок и собирался рекомендовать его на свою должность, а для этого надо было не только позволить Сереге продемонстрировать себя во всей красе, но и контролировать его. Короче, задолбало все изрядно, какой уж тут рехаб.

Ну, в общем, я закопался в делах, мне хотелось уже поскорее развязаться с бригадой и помогать Марку, но Марк все чего-то ждал.

Я мечтал вступить в должность до того, как родится наш с Сашей ребенок. Как будто пиздюку будет чем гордиться — батя замнаркобарона.

Сашу я любил еще сильнее и еще нежнее, чем прежде, ее мне тоже хотелось впечатлить, но это-то было невозможно.

Помню, однажды мы с ней лежали прямо на полу, уставшие от секса. Лицо у Саши было красным от слез, она плакала из-за бабушки, мы как раз вернулись с похорон.

Я поцеловал ее и сказал, что люблю, и она тоже сказала, что любит меня. И мы начали говорить обо мне, о том, почему моя жизнь сложилась именно так. Ну, знаете, старая моя песня.

Тогда Саша сказала одну очень мудрую вещь. Я ей говорил:

— Ты представляешь, Лапуля, вот как все так вышло?

У Саши же были все нужные мне ответы, и она сказала:

— Наша ошибка в том, что все, что мы полагаем случайным, на самом деле структурно, а все, что мы полагаем структурным, на самом деле случайно.

— А? — спросил я.

— Часто бывает так, Вася, что мы считаем личное — случайным, потому что слишком сложные системы причин и следствий нам просто не видны. С другой же стороны, мы считаем структурной большую историю, потому что смотрим на нее как бы со стороны, этому нас учат в школе. Иными словами, в распаде Советского Союза больше случайного, чем мы привыкли думать, а вот твоя конкретная, неповторимая жизнь намного сильнее подчинена экономическим, социологическим и историческим законам, чем ты можешь себе представить.

Вот такую вещь она мне сказала. Мне кажется, что это очень мудро. Мы и правда не улавливаем, какой мир сложный, какой он и случайный, и структурный одновременно. А если бы улавливали, может, получалось бы как лучше, а не как всегда.

А тогда мы с Сашей поцеловались, и я подумал: зашибись она, повезло мне.