Ловцы душ

Позволено ли было Светлейшему Государю умереть, не осознавая собственного поражения? Какой из ударов был первым? В сердце, шею или, может, тот, неточный, который рассек ему лицо? Если он не умер сразу, то что чувствовал, видя, как гибнет от руки женщины, которую любил?

– Бедный-бедный сукин сын, – шепнул я, и этого хватило бы для эпитафии для императора. Потом снова повернулся к Энье: – И кому же ты служишь на самом деле?

Она встала со стула, скривившись, когда босые стопы оперлись о пол, подошла и прижалась ко мне.

– Если тебя утешит, знай, что мне жаль, – подняла взгляд. – Очень жаль, Мордимер. И не по поводу этого, – я понял, что имеет в виду императора, – но по поводу тебя.

Похлопала меня по щеке.

– Все тебя использовали, бедный Мордимер. Все тобой играли. Ты не мог выжить в этой партии. Когда бы не я – нашлись бы другие. Хотя… у тебя ведь есть выбор, верно?

Я был с ней согласен. У меня был выбор. Я мог противу своих убеждений и вопреки своей вере встать на сторону победителей. Но порой лучше быть преданным, чем предавать самому…

– Тебе не удастся, – покачал я головой. – Мариус и его люди… Они тебя достанут.

Сказал я это, не будучи уверенным, не стоит ли за интригой именно Внутренний Круг. Но даже представить себе не мог, чему могло служить убийство императора и обвинение в том одного из инквизиторов. Ван Бохенвальд был человеком, которому я не только был обязан жизнью; я верил: пусть он руководствуется неизвестными мне мотивами, однако эти мотивы совершенно согласны нашей вере.

– У Мариуса найдутся куда более важные проблемы, – захихикала Энья, будто видение Мариуса, сражающегося с проблемами, крепко ее позабавило. Несмотря на серьезность ситуации, я не мог не видеть, как прекрасна она была, когда радовалась. Но уже знал: она предала своих работодателей.

– И что теперь? Убьешь меня?

– Мечом Господа клянусь, что за безумная мысль?! Инквизитор, который убил императора, всем нужен живым. Двое твоих людей уже сидят в подвалах, а завтра признаются, что ты занимался колдовством и ругал Светлейшего Государя. И даже подозреваю, что их не нужно будет слишком принуждать. Может, не было нужды вешать их товарища? Впрочем, во всем уже признался твой приятель-комедиант, да и наверняка найдется множество иных свидетелей…

Я долго молчал, раздумывая над последствиями, которые могли вызвать такие слова.

– Ты выдашь всех, – пообещала она. – Братьев-инквизиторов и епископа. Святого Официума уже не будет.

Она могла оказаться правой. Порой даже падение такого маленького камешка, каким был ваш нижайший слуга, способно вызвать лавину. Кроме того, Инквизиториум был силен и богат. И власть, и богатство его давно кололи кое-кому глаза. Любой повод хорош, чтобы расправиться с ненавистным врагом. А что ж говорить, когда в игру входит поражение армии и смерть самого императора…

– Когда разверзнется ад на земле, можешь себя поздравить, – сказал я наконец. – Тогда сумеешь сказать: да, это сделала именно я.

– Я рассчитываю именно на такой поворот дел, – усмехнулась она.

– Гвозди и терние! – не выдержал я. – Что же они тебе пообещали?

– Свободу, – теперь у нее был тихий, мягкий и мечтательный голос. – Дом на берегу моря и клятву, что никто никогда не будет помнить.

– Если думаешь, что хоть кто-нибудь выполнит клятву, данную шлюхе и убийце, то ты глупее, чем я думал. А кроме того… я буду помнить, – пообещал.

Она не подала виду, что слова «шлюха» и «убийца» хоть слегка ее задели.

– Тебя уже нет, – в ее словах я услышал нотку настоящей печали. – Хотела бы я быть с тобой, – добавила еще. – Действительно…

– Но едва представился случай, продать меня повыгодней…

– Верно, – вздохнула Энья.

– У меня лишь одна просьба, Мордимер, – сказала через миг. – Не думай обо мне слишком часто, когда меня уже не будет рядом.

Я привстал и взглянул ей прямо в глаза:

– Я не думал о тебе, даже когда мы были вместе.

Ох, поверьте, милые мои, это причинило ей боль! Лицо Эньи осталось неизменным, но я приметил биение жилки у ключицы – словно все ее тело охватила мгновенная дрожь.

– В любом случае, – пожала она плечами, – прощай.

А потом начала громко и отчаянно звать на помощь.

Эпилог

Я сбежал. Мог попытаться убить ее. Однако полагал, что Энья без труда совладает с инквизитором Его Преосвященства. Ведь она была убийцей Внутреннего Круга, прекрасно обученной своему искусству. И что же мог противопоставить ей в схватке я, которого учили искусству понимания и любви к ближнему и кто к силе прибегал лишь в исключительных ситуациях? А даже если б мне удалось? Как я объяснил бы страже или судьям (если бы до суда вообще дошло, в чем я сомневался), что стою с окровавленным клинком над трупами императора и его любовницы? Потому я сбежал и мчался замковыми коридорами, не зная, как поступить. Я был словно заяц, преследуемый гончими, лисами и волками, который бежит лишь затем, чтобы отыскать миг передышки, а не затем, чтобы обдумать план, как избежать гибели. Вы, милые мои, никогда не хотели бы оказаться в такой ситуации. Ощутить, как мир, в котором ты еще миг назад худо-бедно разбирался, проседает трясиной.