Ловцы душ

– Взойдите к вечерне, милые братья, – аббат широко раскинул руки. – И пригласим на нее всех, кто пребывает в монастыре. Братьев-служек, гостей… Пусть всяк, кто может, веселится нынче при нашем столе, поскольку назавтра ждет нас мир, который ни я, ни вы никогда не желали. Вынимайте из подвалов лучшие вина! Пусть будет на столе нашем птица в хрустящей корочке, сочная свинина, нежные раки, благоуханная ягнятина!

– Нынче пост, – осмелился напомнить один из монахов.

– Поститься станем завтра, – решил аббат, – и то – не постом брюха, но постом сердца. Нынче же Господь нам простит…

* * *

В трапезной сидели все монахи, а также меньшие братья, которые обычно вкушали пищу в зале при кухне. Присутствовали также несколько гостей монастыря. Я заметил дородного дворянина, одетого в красное, и несколько неприметных мужчин в темных кафтанах. Я подозревал, что это – шпионы Амшиласа, прибывшие сюда, чтобы отчитаться о сделанном либо получить приказ на следующие миссии.

Аббат пригласил меня сесть рядом с ним. Когда же мы все проговорили хором длинную молитву, он молвил:

– Ешьте и пейте, дражайшие дети мои! Веселитесь, я же именем Господа нашего отпускаю вам грех нарушения поста.

Повара приготовили прекрасные блюда, из монастырских подвалов подняли вина самого превосходного качества. И хотя не все знали, что случилось нечто дурное, однако предчувствие надвигающейся беды пригасило радость. Не было громких разговоров, все едва-едва шептали, будто не могли повысить голос. Некоторые из тарелок возвращали на кухню почти нетронутыми, в бокалах и кубках не уменьшалось вино.

– Печален сей пир, – вздохнул аббат, оглядывая сотрапезников в зале.

Трудно было не согласиться с его словами.

– Даст Бог – дождемся и более веселых, – ответил я.

Внезапно на другом конце стола я приметил фигуру, показавшуюся мне знакомой. Подождал, пока не повернется в мою сторону, – и более не имел сомнений.

– Отче… – повернулся я к аббату.

– Да-да, – ответил тот, увидев, на кого я смотрю. – Но поверь мне, она нынче тоже достойна Божьей любви. А ее знание, – причмокнул он с удивлением, – превысило самые смелые наши ожидания.

– А ее любимый? Маркграф?

– Он не был нам нужен.

– Вы его убили?

Он повернулся ко мне, и я впервые приметил злость на его лице.

– Ты задаешь много вопросов, мальчик.

Я выдержал его взгляд.

– Прости, отче, – сказал, выждав. – Позволь тогда задать другой вопрос. Знаю, хорошо знаю, что не следовало бы мне спрашивать… Но вам известно, что есть человек, которому я обязан жизнью. Он предан вам, верно?

– Я понимаю, каков смысл твоего вопроса, Мордимер, – ответил он через минуту. – Ты хотел бы знать, не предал ли тебя тот, кого ты знаешь под именем Мариуса ван Бохенвальда. Я прав?

– А предал?

– Он всегда верно служил Господу. Как служишь Ему и ты, веря, что всегда делаешь верный выбор.

– Но…

– Нет никаких «но», – прервал он меня. – Все мы лишь выполняем Божий план. Даже та несчастная женщина, которой кажется, что она предала всех.

– Энья? А она предала?

– Предала мыслью, словом и поступком, – ответил он. – Предала, совершенно искренне и полностью осознавая свое предательство. Но разве и Иуда не исполнил роли, ему назначенной?

– Не понимаю, – сказал я.

– И никто от тебя этого не требует. Герои – вовсе не для того, чтобы понимать мир, в котором они живут. Герои – для того чтобы с ним сражаться, – сказал он и усмехнулся. – Попробуй ножку, – указал на куропатку. – Испекли ее в меду и с корицей. Чрезвычайно вкусно.

* * *

Утром меня вызвали в келью к аббату. Пришел за мной брат Зенобий. Накануне он казался веселым мужчиной, любящим хорошо поесть и выпить, – просто пример монаха-чревоугодника из фиглярских стихов. Нынче же от него вчерашнего осталась едва лишь тень. Были у него мертвые стеклянные глаза и опущенные книзу уголки рта. Провел меня в келью аббата без единого слова.

Там стояли только каменное ложе без матраца, подушки либо одеяла и два низких табурета. Мы с Зенобием присели на них. Лицо у главы монастыря было бледным, будто он не спал всю ночь.

– Человек в моем возрасте частенько не в силах понять: его сны суть ниспосланные видения или всего лишь старческие мороки, рожденные в разуме, пребывающем между сном и бодрствованием, – сказал он и вздохнул.

Я молчал, ожидая, каковы будут его дальнейшие слова, хотя, сказать по правде, и боялся их.

– Но я осмелился считать, что сон, который я увидел прошлой ночью, не просто бессмысленный кошмар. Быть может, я совершил ошибку… – снова вздохнул он – на этот раз еще глубже, чем в прошлый раз.

Я все еще молчал.

– Ты должен уйти отсюда, Мордимер, – наконец решился он. – Тропа твоей жизни уводит прочь из Амшиласа. Но прежде брат Зенобий сделает так, чтобы ты мог выжить в мире, который нас ожидает.

– Конечно, отче. Исполню все, как должно, – отозвался монах. Голос его был чрезвычайно хмур – что, впрочем, гармонировало с его видом. – Хотя ты и знаешь, что гарантировать я ничего не смогу…