– Но ведь у вас есть монастырь, Круг, шпионы! У вас есть сила! – крикнул я, уже не обращая внимания на то, что само существование Внутреннего Круга Инквизиториума представляло собой тайну.
– И сколь долго мы сумеем противостоять объединенной силе папства и Империи? – спросил он. – Раньше или позже они пришлют нам папский приказ, требующий полного послушания. А когда мы его ослушаемся, они пришлют армию. Ибо не будет больше Инквизиториума, который охранял бы нас силой своего имени. Ибо там, в Риме, явилась уж Великая Блудница, там из моря выходит Зверь
– Проклятые паписты! – рявкнул один из монахов. – Зачем папа это делает? – в голосе его вместе со злостью зазвучали также печаль и непонимание.
–
Поднялся.
– Сроки исполнились, брате Теодозий, – сказал он печально. – Время освободить из подземелий Посланцев. Время освободить Черный Ветер. Грядет Очищение.
Монах, к которому он обращался, ступил вперед. Лицо его было бледным – и я знал, что сие не врожденная бледность.
– Отче… – голос его дрожал. – Вы уверены…
– Да, уверен, – ответил аббат. – Приступай, во имя Господне!
Я не понимал, о чем речь, но свято верил, что здесь и сейчас, в присутствии вашего нижайшего слуги, принималось некое решение небывалой важности. И подумать только: я-то всегда жаждал лишь спокойной жизни в тени!
– Отче, – в голосе брата Теодозия я услышал почти мольбу. – Ради Бога живого…
– О да, брате, именно так, – прервал его аббат. – Ради Бога живого, делай, что тебе велено! Ра-ди Бога жи-во-го, – повторил, делая ударение на каждом слоге.
– Это и вправду должен быть я, отче? – монах почти плакал.
Аббат похлопал его по щеке и вздохнул:
– Ты ведь всегда знал, какое задание тебя ждет. И принял ожидающую тебя судьбу… В надежде, что миг выбора никогда не наступит. Но он наступил. При твоей жизни и при моей жизни, и я страдаю так же, поскольку жаждал бы, чтобы выбор сей встал перед грядущими поколениями, а не перед нами. Возложишь ли ты крест сей на свои плечи или отречешься от Господа? Примешь тридцать сребреников чистой совести?
Миг они стояли друг против друга. Аббат, с печалью глядящий на Теодозия, и Теодозий, глядящий на сбитые носки своих сандалий.
– Или укажи человека, который должен будет сделать это вместо тебя, и прими на плечи его грех, если не сумеешь взять собственный, – добавил аббат.
На миг мое горло сжал страх, что испуганный взгляд Теодозия обратится ко мне и монах воскликнет: «Он, он пусть исполнит волю Господа!» Но я сразу же овладел собой. Это дело монастыря. Я – всего лишь случайный свидетель разговора, смысла которого не понимал.
Однако перепуганный взгляд Теодозия в тот же миг обратился в мою сторону, и монах воскликнул:
– Он! Пусть он исполнит волю Господа!
Сердце мое застыло. Но аббат лишь рассмеялся. И се был печальный смех.
– Ты должен указать на одного из нас, – сказал. – Или же, – голос его сделался тверд, – соверши наконец то, к чему тебя приуготовляли все эти годы! Брат, – он шагнул к Теодозию, – соверши, что приказано тебе, или ступай прочь из моего монастыря!
Монах попятился, потом еще и снова. С размаху пал на колени с рыданиями, исторгнутыми из глубины своего сердца.
– Не совладаю, отче! Бог мне свидетель, не совладаю! Не приму сей крест на свои плечи!
Аббат кивнул двум братьям-служкам.
– Выкиньте его за ворота, – приказал. – Снимите с него рясу, носить которую он недостоин.
Теодозий даже не сопротивлялся. Его, громко рыдающего, выволокли: отчаявшегося и молящего о прощении. Аббат взглянул на одного из монахов, что стояли перед нами:
– А каково твое решение, брат Зенобий?
Полный мужчина с седым венчиком волос, окружавшем покрасневшую лысину, выступил из шеренги братьев.
– Я уже тридцать лет знаю свою повинность, – сказал он твердо. – Не отступлю перед испытанием.
– Научил ли тебя Теодозий всему, что необходимо знать?
– Да, отче. Черный Ветер – не тайна для меня.
Аббат кивнул.
– Тогда делай что должно, – приказал. А я увидел, насколько старое, измученное и печальное у него лицо.
Зенобий склонился, после чего повернулся и удалился быстрым шагом.