Ловцы душ

– Но я тебя об этом прошу. А потому, если не хочешь проблем для своего хозяина, советую отвечать на вопросы функционера Святого Официума, – добавил я чуть резче.

Видел, как она сжала губы. Однако ничего не ответила, хотя, сказать по правде, я ожидал возражений.

– Предпочту быть здесь, а не с отцом, который сразу примется сватать меня за кого-то из своих престарелых друзей или за их неотесанных сыновей.

Приняв во внимание, что в замке Ройтенбаха она соглашалась спать с конюхами, неотесанность, как видно, не была ей столь уж немила. Но я решил принять ее слова на веру.

– Значит, маркграф не принуждает тебя словом или действием оставаться в его власти? Верно?

– Именно так. – Она сорвала одуванчик и подула на него. Серебристые семена полетели по ветру.

– Дорогая Анна, порой человеку нелегко рассказать об ужасе или горечи, что лежат у него на сердце. И порой каждому из нас нужен друг, чтобы именно ему доверить свои страхи. Искренне, открыто и с надеждой, что друг никогда и никому не расскажет то, что узнал, если его об этом не попросить…

– И вы хотели бы стать таким другом? – На этот раз мне показалось, что девушка смотрит на меня не равнодушно, но враждебно.

– Я не хотел бы становиться твоим другом, Анна. Я уже твой друг, – подчеркнул я слово «уже». – Независимо от твоих мыслей или поступков. То, что ты думаешь обо мне, не имеет ни малейшего значения для приязни, которую я к тебе чувствую, и для помощи, которую, с Божьей милости, я хотел бы тебе предоставить.

– Наилучшей помощью будет, если вы оставите меня в покое, – ответила она.

Некоторое время мы прогуливались в молчании, Анна отбросила в траву стебель от одуванчика, с которого облетели последние семена.

– Видимо, ты думаешь, что смиренный инквизитор из Хеза ничем не может угрожать владетельному Ройтенбаху? Но, дорогая Анна, и не такие, как Ройтенбах, сгорали на кострах Святого Официума. Мне достаточно хлопнуть в ладоши, и здесь потемнеет от черных плащей и серебряных крестов. Обидеть одного из нас – будто обидеть саму Церковь. А обидеть того, кого мы опекаем, – все равно что обидеть нас самих… – Я подождал, чтобы она могла поразмыслить над моими словами. Это было не совсем честно, но я надеялся, что даже если слова мои не были правдивы – то истина эта ощущалась в моем голосе. – До меня дошли слухи, что в этом замке могут проходить еретические, богохульные ритуалы. Если ты что-то знаешь об этом, дитя, Инквизиториум обеспечит тебе безопасность и охрану. Не говоря уж о том, что обвинители получают часть имущества еретика. В знак признания своих заслуг перед матерью нашей Церковью, святой и единой.

Она остановилась и неожиданно взяла мою руку в свои ладони.

– Не делайте ничего, прошу вас, – сказала неожиданно мягко. – Клянусь всем, что ни на есть у меня в мире, жизнью своей клянусь, что здесь не происходит ничего, чего бы я сама не хотела. Если же мне потребуется помощь, я вам сообщу. И спасибо, что вы с такой скрупулезностью взялись исполнить просьбу моего отца. Мы нынче далеко друг от друга, и все же он мой отец, и я ценю, что вы ему помогаете.

Я пожал ее пальцы.

– Как пожелаешь, Анна, – ответил ласково.

Конечно, я мог спросить, по каким причинам она отдается конюхам, поварам и садовникам, но был уверен, что и на этот вопрос у нее нашелся бы заготовленный заранее ответ.

* * *

– Я слышал раньше эту фамилию: Хоффентоллер, – сказал Курнос, и на лбу его появились глубокие морщины задумчивости.

– Говори.

– Маврикий Хоффентоллер, – прикрыл он глаза, – попал в языческий плен во время последнего Крестового похода. Возвратился после тридцати семи лет…

– Это не тот, – махнул я рукой. – Прадед Матиаса погиб.

– Маврикий Хоффентоллер, герб Трехрогий Бык, – сказал Курнос.

– Это, третий рог у него, типа, был между ногами, ну, – зашелся смехом Первый. – Или, типа, кто видел быка с тремя рогами?

– Может, родственник? – раздумывал я, не обратив внимания на слова близнеца. – Двоюродные братья попадают в плен, один погиб, один вернулся?

– Этого я уже не знаю, Мордимер.

– А вот если, типа, единорог и бык того-этого, то что б с такого вышло? – спросил Второй.

– Ха! – сказал я самому себе, на этот раз игнорируя второго из близнецов.

Существовало три варианта решения. Первый – как я и сказал, Маврикий был кузеном прадеда Хоффентоллера, и тогда носил то же имя и тот же герб. Второй: тот, от кого Курнос слышал эту историю, ошибался.

Или же – что Матиас меня обманул. Только зачем бы ему это делать? Смерть в языческом плену, несомненно, была долей куда более славной, чем возвращение из него долгие годы спустя. Но тех, кого язычники, захватив, принуждали к тяжелой работе, никто не смел обвинять. Семьи пытались их найти и выкупить, даже много лет спустя.