Ловцы душ

Не знаю отчего, но маркграфа Ройтенбаха я представлял черноволосым и чернобородым мужчиной с хмурым и загорелым лицом грубой лепки. В моем воображении был он худ и носил широкий плащ, напоминавший крылья. Разве не так должен выглядеть злодей в рыцарских романах? Тот, кто похищает честных девушек против их воли? Тем временем Ройтенбах оказался рослым мужчиной со светлой кожей, с пушистыми волосами пшеничного цвета, что спадали ему на плечи. Были у него здоровые белые зубы – дело довольно редкое в наше время, и борода, которую он заплетал в две косицы. Я не слишком хорошо разбираюсь в моде, что царит средь нынешних аристократов, однако полагаю, что при императорском дворе его сочли бы по крайней мере чудаком. Но заглянув ему в глаза, я уверился, что маркграфу и дела не было бы до мнений двора. Глаза его были – как у меня, хотя и совсем непохожими, если не зреть глубже внешней видимости.

– Вы просите о гостеприимстве, инквизитор? – сказал он. – Это великая честь, и мой замок в вашем распоряжении на столь долгий срок, на какой пожелаете.

Это были лишь слова, а слова не значили ничего. И мы оба вовсе не обманывались на сей счет.

– Я не отягощу вас дольше чем на одну ночь, – пообещал я вежливо.

Он знал, что я вру, и я знал, что он знает. Мы прекрасно друг друга понимали.

– Когда устроитесь, приглашаю вас на скромный ужин. Я охотно послушаю хезские сплетни. Мы, провинциалы… – он слегка пожал плечами.

Это был опасный человек. Настолько же заинтересованный в хезских сплетнях, как ваш нижайший слуга – в игре на лютне для влюбленных пар или превращении в сирену из провансальской песенки.

С ним следовало считаться. Это не означало, будто я поверил в историю Хоффентоллера о демонических ритуалах. Просто наш мир полон решительных людей, которые именно в решительности своей видят единственную спасительную соломинку. Жизнь не споспешествует существам слабым или сентиментальным, чьи сердца полны сомнений, словно лисий мех – блох. И им повезет, если кто-то мех этот им лишь потреплет, не обелив при этом мяса и костей. Ройтенбах же казался человеком, достойным быть скорее коллекционером мехов, чем их дарителем.

Ужин и вправду был скромен, ведь, хотя золотые кубки и выглядели весьма массивными, я сумел легко сдвинуть их с места. На первое подали сома в студне, фаршированную щуку, судака с апельсинами и изюмом, а также раковую уху и бобровые хвосты в густом медовом соусе. Потом на стол вспорхнули куропатки, паштет из журавлиных языков и соловьиные яйца, фаршированные икрой. С некоторым беспокойством я ожидал, когда же от рыб и птиц мы перейдем к тварям земным, поскольку желудок скромного инквизитора привычен к корке сухого хлеба да кубку воды – и мог не выдержать испытания всеми деликатесами, коих не жалел гостеприимный хозяин. Не жалел он и пития, с чрезвычайной щедростью доливаемого в мой пустеющий кубок. Я же мог лишь усмехаться, поскольку маркграф Ройтенбах не знал (да и откуда ему знать), что Господь в милости своей одарил вашего нижайшего слугу головой более крепкой, чем у остальных людей. И то, что порой я впадаю в состояние грешного опьянения, говорит не о моей слабости, но о том, что со свойственной мне беспечностью я неумеренно даю волю собственным аппетитам. Однако теперь я решил их приструнить.

– Ройтенбах, – сказал я. – Л-люблю тебя-а к’к бр’та.

– И я т-т-тебя т-тт’же, – признался и он, не попав поцелуем в мою щеку и ткнувшись губами в плечо. Краем глаза я заметил его взгляд и усмехнулся.

– Господин маркграф, – сказал я, уже не утруждаясь изображать пьяного, – давайте-ка поговорим как серьезные люди.

Он выпрямился, и я заметил на его лице тень беспокойства. А может, мне померещилось.

– Прошу, господин Маддердин, – ответил он таким голосом, будто не выпил прежде трех литров вина.

– Хоффентоллер, – сказал я.

– Я должен был догадаться, – хлопнул он себя по ляжкам. – Сообразительная зверушка эта его дочка. Если бы вы видели, что вытворяет, когда целуешь ее грудь…

– Могу ли я ее увидеть? – прервал я его, поскольку подобные признания меня не интересовали.

– В любую минуту. – Он широко раскинул руки. – Я ведь говорил вам, что замок в полном вашем распоряжении.

– Я ведь просил серьезного разговора, – напомнил я с улыбкой.

– Можете ее расспросить, Мордимер, а если прикажу – она вам даже даст. С любой стороны, с какой только пожелаете, – сказал маркграф. – Женщины меня не только любят, но и склонны исполнять самые утонченные мои желания…

Признаюсь: то, что он оказался не настолько сильным человеком, каким я его полагал, слегка меня успокоило. Ведь люди по-настоящему сильные никогда не станут хвастаться властью, которой обладают над более слабыми. Разве что он меня дурачил, прекрасно понимая, о чем я подумаю.

– Удивляюсь вашему таланту, господин маркграф, – произнес я. – Увы, мои успехи в общении с дамами обычно ограничиваются пределами борделя.

– Что это вы хотели этим сказать? – Я заметил, что глаза его слегка помутнели.

– За императора! – крикнул я, поднимая кубок. – За поход на Палатинат!