Она сидела надо мной, положив прохладную ладонь мне на лоб. Когда я открыл глаза, увидел ее обеспокоенное лицо. Зеленые, миндалевидные глаза были заплаканы. Я знал, что это лишь сон: он повторялся слишком часто, чтоб не помнить о его истинной природе. Но я хотел, чтобы он продолжался. Хотел никогда не просыпаться.
Но – проснулся. С раскалывающейся головой и тошнотой.
Курнос сидел в кресле и дремал, посвистывая носом. Однако едва я приподнял голову – открыл глаза.
– Лучше? – спросил.
Я раздумывал: кивнуть или ответить. Потом решил, что если смежу оба глаза, то этого будет вполне достаточно. Он подошел ко мне и присмотрелся внимательней.
– Выглядишь, будто тебя кто съел и высрал, – проворчал. – Помрешь от этого однажды, Мордимер.
Да, я был согласен с его точкой зрения. То есть не знал, как выгляжу, однако знал, как себя чувствую, и был уверен, что одно из этих странствий окажется последним. Видать, я был уже на пределе своих возможностей, на пределе того, что могло выдержать мое тело. С того момента, когда я вернулся, прошло несколько часов сна, а я все еще не был в силах самостоятельно привстать, чтобы опереться спиной о подушки. Все еще не мог громко говорить, и даже сама мысль, что придется напрягать гортань, шевелить языком и губами, казалась мне нестерпимой. Я лежал, всматриваясь в темный потолок. И даже это казалось мучительным, но притом я страшился закрыть глаза, словно именно взгляд, будто якорь, удерживал меня на этом свете.
Странно, но, несмотря на то что Курнос стоял подле меня, я не ощущал окружающей его характерной вони. Я утратил обоняние? Ведь сама мысль о том, что мой товарищ мог искупаться, казалась мне абсурдной.
– Хочешь еще глотнуть? – Курнос встряхнул флягой – внутри булькнуло.
– Нет, – удалось мне прошептать, поскольку я опасался, что, если не скажу ничего, он напоит меня противу моей воли, а от самой мысли о водке, ее вкусе и запахе меня выворачивало наизнанку. – Еще спать…
Когда я открыл глаза снова, увидел Курноса, сидевшего там же, где и прежде. Теперь он не спал, а обрезал ножом мозоли на правой пятке. Под креслом лежали черные от грязи портянки и сапоги. Смрад ворвался в нос, я же, едва ли не впервые в жизни, искренне обрадовался, почувствовав тот запашок Курноса, что напоминал вонь разлагающегося трупа. Значит, я не утратил обоняния!
Я сел и опустил ноги на пол. Чувствовал себя уже куда лучше. Все еще ослаблен, но, по крайней мере, мог двигаться без боли и без боязни, что вот-вот рухну.
– Ну, живешь, братка, – проговорил Курнос ласково.
– Бог дал, – я поднялся и потянулся к кувшину с вином. Сделал несколько глотков – полегчало.
– Маркграф спрашивал о тебе. Я сказал ему, что ты болен. Он даже за доктором хотел послать, я сказал, что не надо.
– И правильно. Ладно, Курнос, ступай. Только это забери, – я указал на сапоги, портянки и куски срезанной кожи да ногтей.
Он вышел, а я мог в спокойствии поразмышлять над своим видением. В подземельях замка таилось зло. Там застыли боль, ненависть и смерть. Но видения, приносимые нам молитвой, не всегда дают ответы на вопросы, которые мы задаем. У меня не было предмета, который смог бы послужить мне проводником и который доставил бы меня к месту богохульных ритуалов (если, конечно, те вообще происходили).
Да и что из того, что в замковых подземельях было столько боли? Казематы ведь и служат для заточения – и пыток – узников. Возможно, это просто души людей, осужденных Ройтенбахом и его предками, души, что отпечатались в стенах мрачного, исполненного болью узилища? Может, там когда-то была пыточная, где добывали – огнем и железом – признания, где ослепляли, ломали руки и ноги? Может, некоторые узники умирали там от голода и старости? И тогда это именно они, вернее – их воспоминания явились моему внутреннему взору в образе тел, скорченных от невероятной боли, полных страдания и тоски.
Но меня беспокоило видение огненного барьера, сквозь который не смог проникнуть мой разум. Скорее всего, в этом месте находился тайный проход, прикрытый с помощью черной магии. Но с тем же успехом это могла оказаться древняя магия времен основания замка. Я знал, что в стародавние времена некоторые из родов пользовались услугами чернокнижников, чтобы спрятать определенные места от любопытных глаз. Ведь и Святой Официум возвысился именно потому, что несколько сотен лет назад слишком многие из людей стали отходить от учения Иисуса, соблазняемые мощными темными силами. И заданием инквизиторов вот уже который век была безжалостная битва с этими силами и их человеческими сторонниками.
Словом, барьер мог быть возведен не вчера и не год назад, а лет эдак пятьсот назад. Из того, что мне было известно, замок Ройтенбаха выстроили через десять веков по пришествии Христовом. И хотя после наверняка пристраивали новые этажи, меняли его и укрепляли, подземелья могли оставаться в почти неизменном виде.