Ловцы душ

– О нет, так не годится, – запротестовал я. – Сперва – за здоровье хозяина.

Мы выпили до дна, и я едва сдержался, чтобы не скривиться. Если это было лучшее вино из подвалов Хоффентоллера, то каково же на вкус худшее? Хотя, может, меня разбаловали прекрасные напитки Ройтенбаха…

– Мастер Маддердин. – Хозяин положил руки на стол. – Я хочу получить назад дочку. Что посоветуете?

Вот ведь упрямец. И что я мог ему посоветовать? Штурмовать замок? Да-а, атакуя маркграфа с этим астматичным слугой и старым псом во главе, мы бы произвели фурор и вызвали бы всеобщий энтузиазм. Обращаться с мольбами? Ни Анна, ни Ройтенбах не казались людьми, которые изменили бы принятое решение под влиянием слез ближних. Что, кстати, представляло их с лучшей стороны.

– Самое большее – молиться.

– Ну, это прекрасный совет за пятьсот крон, – рявкнул он.

– Господин Хоффентоллер, примите во внимание, что я ничего вам не обещал, – пояснил я спокойно. – Кроме того, все может измениться. Я останусь у маркграфа еще на несколько дней и, может, открою нечто, что позволит мне вытащить вашу дочь. Вот только, насколько я знаю жизнь, раньше или позже она к нему возвратится.

– Это уже не важно, – пробормотал он. – Я ее сумею убедить.

Вот же! Человек, верящий в дар убеждения. Но я осмеливался полагать, что вера эта зиждется на весьма хрупком основании. Разве что он намеревался запереть дочь в чулане или быстро выдать замуж.

– А вы узнали о чем-нибудь… – голос его стих и прервался. – У вас есть какие-то подозрения… сомнения?

– О богохульных еретических обрядах? Об этом рано говорить, господин Хоффентоллер. Скажите, однако, откуда взялась идея, будто Ройтенбах мог бы участвовать в столь отвратительных деяниях?

Конечно, я знал откуда. Соседская ненависть. Старая, как мир, и горькая, словно полынь. Была, есть и будет. Не стану утверждать, будто Инквизиториум не пользовался многократно сей человеческой слабостью: многие дела мы прояснили именно благодаря доносам. Порой соседи доносили на соседей, порой – дети на родителей, жены на мужей, кузены на кузенов, мачехи на пасынков, братья на братьев… И так далее и тому подобное.

Но Святой Официум уже давным-давно не впадал во грех несдержанности суждений, когда холодные сердца инквизиторов могло согреть лишь пламя, сжигавшее врагов Церкви. Теперь мы были менее вспыльчивы, более внимательны и спокойны. Доносы пробуждали наш интерес, но мы уже не летели вослед сказанным словам, подобно пчелам, стремящимся на мед. А здесь вообще невозможно было говорить об официальном доносе, поскольку Хоффентоллер лишь высказывал подозрение, предполагал, и только. Этого могло оказаться достаточно, чтобы заняться обычными мещанами или селянами, но наверняка не хватило бы, чтоб начать следствие против сеньора. Я же не намеревался рисковать, особенно если сам не был уверен, что в словах Матиаса содержится хотя бы толика правды.

– Откуда взялась идея… – повторил он за мной. – Да оттуда, что он обладает удивительной властью над женщинами. Словно околдовывает их или…

Я мысленно усмехнулся. Для власти над женщинами не было нужды прибегать к черной магии. Разве не хватало и того, что Ройтенбах – красивый мужчина, сильный мира сего и богатый дворянин? Конечно, кому-то вроде Хоффентоллера тяжело было уразуметь принципы, по которым живут женские души и сердца. Порой мне и самому это давалось нелегко, но я был всего лишь скромным инквизитором, который посвятил жизнь делам вечным, а не бренным.

– Выпьем, – вздохнул он и долил вина сперва мне, а потом и себе.

– Ну, давайте выпьем, – согласился я. – За Святую Землю и ее защитников.

– О да-да, – согласился он.

– Вы никогда не узнавали, что случилось с вашим славным предком? – спросил я, когда мы опорожнили кубки.

– Погиб. Как все те, кто не желал отречься от веры Иисуса. – Он размашисто перекрестился. – Благослови его Господь.

Персидские владыки, в чьих руках несколько веков оставалась Палестина, ненавидели христиан. Говоря откровенно, для ненависти у них были причины, поскольку христиане мечом и огнем обращали их подданных в свою веру. Но эти язычники исповедовали исключительно отвратительную веру, приносили в жертвы людей, призывали демонов, чтили темных богов. Некогда я и сам имел случай увидеть персидского демона, который, приняв чужую личину, отправился в самый монастырь Амшилас, и не было это происшествием, которое я вспоминал так уж охотно. Персидские святыни оставались местом ужасающих культов, персидские колдовские книги и поныне считались самыми опасными, а персидских волшебников всегда полагали мастерами магии. Не знаю, сколько было в этом правды, а сколько – фантазии, коренившейся в невежестве, однако участники Крестовых походов охотно рассказывали об ужасающих ритуалах, в которых им приходилось быть как свидетелями, так и жертвами. И если Маврикий Хоффентоллер сохранил в плену неколебимую веру, то воистину был он человеком или достойным уважения, или безмерно глупым.

– Семья не пыталась его выкупить?

– За что? – фыркнул мой хозяин. – Даже если бы они продали все, чем владели, все равно не хватило бы.