Ловцы душ

И следует сказать, что сентенцию эту я запомнил необычайно хорошо, поскольку некогда ее произнесли уста существа, о котором я старался даже не вспоминать и с которым дважды пересеклась тропа моей жизни. Тем не менее я постарался не дать этого понять и встал подле Герсарда на колени, целуя епископский перстень. Говорили, что в него вставлен камень из Святой Земли, один из множества фрагментов того, на который ступил наш Господь, сойдя с креста Своей муки.

– Ну-ну, встань, Мордимер. Уж постарайся, сыне. Будь внимателен, чу́ток и бдителен, и награда тебя не минует. Брат Себастьян выплатит тебе за три месяца вперед, а еще специальную надбавку, чтобы хватило на дорогу. Да и чтобы ты наилучшим образом меня представил, – погрозил он мне пальцем.

Из апартаментов епископа я вышел ошеломленным, не слишком понимая, в каком мире живу и не снится ли мне все это. Мог ли я, поступая в Академию Инквизиториума, предполагать, что некогда сделаюсь капитаном гвардии Его Преосвященства епископа Хез-хезрона? Да полноте, мои милые. С тем же успехом я мог ожидать, что у меня вырастут крылья и, как Дедал с Икаром, я поднимусь к солнцу. Тогда я думал о том, что мне – наконец-то – будет где спать, будет что есть и что у меня появится шанс дожить до следующего утра.

– Поздравляю, мастер, – сказал старый канцелярист, выводя меня из задумчивости. – Или теперь мне следовало бы говорить: капитан Маддердин?

– Вы знали?

– Я сам выписывал документы, – обнажил он в усмешке гнилые зубы. – Это большая, большая честь, – понизил он голос. – Инквизиториум будет вами гордиться.

– Наверняка, – ответил я, а по спине пробежала холодная дрожь. – Спасибо, брате.

– Не за что, Мордимер, не за что. – Я увидел веселый блеск в его глазах.

Итак, милые мои, в гордыне своей я совсем позабыл о братьях-инквизиторах. Думал лишь о том, как получить плату, купить необходимое, поговорить с братом Себастьяном, поглядеть на людей, которые станут моими спутниками по пути в императорскую армию. А о братьях-инквизиторах и не думал. Да только они обо мне не забыли. Как и о том, что я наряжаюсь в чужие перья, забывая, кто я таков и откуда происхожу. Правда, меня с ними не единили слишком теплые отношения, но это ничего не меняло, поскольку я был их, плоть от плоти и кровь от крови. А поскольку назначение было лишь временным, я знал, что раньше или позже придется вернуться к прежней жизни. И тогда бедолаге Мордимеру наверняка не будут нужны ни враги среди своих, ни завистники, которые вспомнят, как в миг обманчивой славы Мордимер забыл, кто он таков на самом деле. А посему – что следовало сделать? Устроить пирушку! Хорошее вино, хорошая еда, хорошие девицы. И не жалеть денег, поскольку доброе отношение к тебе – куда важнее, чем все золото мира.

Пирушка была ужасна. Вернее, не так… Пробуждение после нее было ужасным, а вот сама пирушка – чрезвычайно веселой: исполненной пьянством, обжорством, пением и греховодством. Один из честны́х братьев-инквизиторов едва не утоп в бочке с вином. В последний момент какая-то из девиц вытащила его за волосы – и не ради того, чтобы спасти жизнь, просто хотела зачерпнуть кружкой питье, а тело в бочке ей мешало. Однако же, слава Господу, мой брат-инквизитор остался жив – и только упился до свинячьего визгу да обрыгал полкомнаты.

Завершение попойки я помнил как сквозь туман. Кто-то драл девицу на столе, полном костей и разлитого вина (я запомнил это, поскольку девица была, как видно, голодна и во время сего действа грызла куриную ножку), кто-то – рубил клинком фитили свечей, а толстяк Бекас поспорил, что его не берет пламя, и держал руку над огнем так долго, что все мы почувствовали запах горелой плоти.

Потом братья-инквизиторы решили, что должны выбрать мне на ночь двух лучших девок. Пока выбирали – подрались и сломали руку старому Педро (за некое свойство организма его все звали Пердо), который, кстати, был ни сном ни духом и спал себе в уголке – когда они упали на него и придавили к полу.

Кстати сказать, девиц выбрали-таки очень хороших, несмотря на то что были пьяны, и когда утром я проснулся, увидал подле себя две прелестные мордашки и два же весьма стройных тельца. И я, несмотря на головную боль, не преминул ими воспользоваться раз-другой-третий.

А потом головная боль лишь усилилась – когда я представил, что подумала бы она, увидев меня в таком состоянии и в таком обществе. Она, женщина, которая некогда наполовину всерьез, наполовину шутя назвала меня, спасшего ей жизнь: «Мой рыцарь на белом коне». Женщина, которая приходила в мои сны: мыслями своими я владел, но сны, увы, контролировать был не в силах. Порой я молился, чтобы она исчезла из них, порой – чтобы в них оставалась. Знал, что вне зависимости от того, что случится, – я буду несчастен.