Ловцы душ

Даже не представляете, сколь много можно узнать, просто расспрашивая о названии гостиниц или трактиров. О, всякой из них местные что-то да расскажут, и порой рассказы эти куда как забавны.

– Во время первой войны с Палатинатом местного кастеляна казнили на подворье той корчмы, ваша милость. Но солдат, который его казнил, так сильно ударил топором, что и голова отлетела, и топорище треснуло. Вот потому…

– Мило, – кивнул я и проехал в ворота.

Удивился, что легат расположился в корчме. Я бы скорее ожидал, что он встанет на постой в усадьбе кого-то из священников, в одном из хаймских монастырей или на подворье богатого купца. Особенно если учесть, сколь много хорошего я слыхал о богатом и сильном монастыре иосифлян, но, как видно, Верона предпочитал быть в центре событий, а не в расслабляющей монастырской тишине.

Город был переполнен и шумен. Улицы заполонили дворяне, императорские солдаты и всякая голытьба, что испокон веков сопутствует армии. Купцы, нищие, продажные девки, циркачи – и все это толклось по улицам Хайма с одной лишь целью: как можно быстрее набить кубышку благодаря войне. И я не думаю, чтобы девки принимали императорские долговые расписки. Из того, что знаю, эти дамы редко когда оделяют кого-либо своими ласками иначе чем за наличные. Конечно, для бедного Мордимера они делали некоторые скидки, но подозреваю, среди прочего и потому, что помнили печальную судьбу моей старой подружки Лонны, которая некогда заведовала известнейшим в Хезе домом свидания – и которая в результате сплетения несчастливых обстоятельств сгорела на костре. В Хезе поговаривали, что это из-за меня, а я же смиренно не опровергал слухи.

Рынок, набитый до последних пределов и полный шумной толпы, мы нашли очень быстро, поскольку грязная дорога вела прямиком туда. А корчма «Под Сломанным Топорищем» была крепким двухэтажным каменным домом, к которому даже были пристроены конюшни. Во дворе здесь и вправду стояла трухлявая плаха, и я догадался, что это память о бесславной (а может, славной?) смерти кастеляна. Двор тоже был полон людей. Кто-то вел под уздцы коней, кто-то выкатывал из склада бочку, возница с искаженным гневом лицом лупил кнутом конягу, которая все никак не желала тянуть нагруженный по борта воз, а кучка малышни перебрасывалась друг с другом слепленными из грязи катышками.

Я поднял с земли плоский камень и швырнул в сторону возницы. Попал в затылок – и мужик повалился на колени. Огляделся мутным взором, кнут выпал у него из рук. Я ведь когда-то убил человека, который издевался над конем. Теперь, впрочем, я уже не столь горяч, как в молодые годы, к тому же я сомневался, что папский легат будет в восторге, если капитан из Хеза начнет свою карьеру с того, что прирежет кого-нибудь под его окнами.

Я схватил за шкирку пробегающего конюха. Тот бился в моих руках, но я держал крепко.

– Его милость легат Верона – здесь?

– Здесь, господин, здесь! Занял всю корчму со своими людьми!

Я отпустил его.

– Ждите, – приказал своим и двинулся ко входу.

У дверей с хмурой физиономией стоял папский дворянин и попивал из большой глиняной кружки.

– Капитан из Хеза! – почти крикнул, едва лишь меня увидев. – Идите, человече, отец Верона вас еще со вчера дожидается!

Не понравилось мне этого вот его «человече». Я подошел, вынул из его рук кружку, нюхнул. Он глядел на меня глуповато. Глазки были маленькими и мутными, как видно, наливался он своим питьем уже давненько.

– На службе не пьют… человече, – сказал я и вылил содержимое на землю.

Потом вложил пустую посуду ему в руку и вошел внутрь. Из-за спины донеслось только приглушенное проклятие, из коего следовало, что дворянин не слишком-то хорошо думал о моей матери. Я даже не обернулся, поскольку и сам не то чтобы любил свою родительницу. Но надеялся, что мы еще обсудим недостаток уважения с его стороны.

Легат Лодовико Верона оказался высоким, худым мужчиной с птичьим лицом и проницательными стариковскими глазами. Насколько мне было известно, он всегда одевается в черное – и сегодняшний день не оказался исключением. Бархатная блуза с черными брыжами вокруг шеи, широкие в плечах рукава. Когда он шевелил руками – казалось, что готовится расправить крылья и сорваться в полет. Все знали: он никогда не надевал рясы, хоть и был монахом. Или, вернее, все думали, что он был монахом, поскольку всегда звали его «отче».

– Капитан Маддердин, – сказал он протяжно. – Я ожидал вас раньше. Садитесь, – указал на кресло. – И давайте письма.

Я послушно вынул запечатанные документы, полученные от епископа Хез-хезрона.

– Как там Герсард? Подагра? Пьет?

– Из того, что знаю, в последнее время Его Преосвященство наслаждается добрым здравием, – ответил я дипломатично.

Легат сел напротив меня и сплел пальцы. Те были длинными, с припухшими суставами и отполированными ногтями.

– У тебя было шестеро человек, Мордимер. Позволишь, капитан, называть себя по имени, верно?

– Это честь для меня, ваша милость.

Он резко глянул на меня:

– Не прерывай, когда я говорю, Маддердин! Я задал риторический вопрос, и что мне за дело до твоего дурацкого ответа!