Ловцы душ

Конечно, я мог обратиться с жалобой к епископу. В конце концов, я отправлялся ко двору императора, поэтому стоило дать мне людей, которые смогут достойно представлять Его Преосвященство. Но я не хотел начинать со скандалов. Истинный мастер не должен зависеть от доставшихся ему инструментов. Понятно, что мне не хватало Курноса и близнецов, с ними я чувствовал бы себя куда лучше. Единственное, что я мог сделать, – это оставить весточку у Корфиса, чтобы, едва только появятся в городе, собирали манатки и двигались в сторону расположения императорской армии. Где бы это место в тот момент ни находилось.

– Обсудим-ка основные правила, парни, – сказал я. – И начнем с запретов. С этого момента вам запрещено пить вино, пиво, водку и все остальное. Кто его нарушит, будет убит. Мною, собственноручно. Кто тронет или обворует кого-нибудь по дороге, будет убит. Как и в предыдущем случае. Кто не исполнит приказ – будет убит. Кем? – обратился я к Робину Палке.

– Господином капитаном, – ответил тот.

– Совершенно верно. А ты за всем этим будешь следить как мой сержант. Постараюсь, чтобы тебе официально вернули звание и соответствующее жалованье.

Он просиял.

– Так точно, господин капитан! – проревел в полный голос.

– А прежде всего проследишь, чтобы все, вместе с тобою, постриглись и побрились. Не предстану перед императором с такой бандой. Понятно?

* * *

Императорская ставка располагалась в местечке Хайм, в нескольких милях от реки, что отделяла Империю от Палатината. Император со своим двором занял лучшую корчму и дома самых богатых из мещан, а войска разместил в окрестных селах и посадах.

Я слышал, что владыка сурово следит за дисциплиной, ввел запрет на грабежи, всякий случай отсутствия субординации карает смертью. Поэтому по дороге мы видели не одного и не двух висельников в состоянии большего или меньшего разложения – чудесная пища для ворон. Императорские офицеры платили местным жителям за провиант, лошадей и телеги, вот только пользовались долговыми расписками под проценты, а не звонкой монетой. А я уж знаю, милые мои, как оно с долговыми расписками бывает. Выписывает их всякий генерал, да только когда армия возвращается разбитой, оплачивать их некому. Однако я надеялся, что войска молодого императора совладают с Палатинатом, поскольку меня не радовала мысль, что война постучит в ворота Хеза. Впрочем, говоря откровенно, Палатинат, возможно, и обладал войском, достаточным, чтобы обороняться, но было его маловато для нападения. Палатин Дюваррье был известен своей любовью к фортификации, из-за чего вся страна, где было немало болот, рек, речек и речушек, превратилась в одну огромную крепость. И мне было чрезвычайно интересно, как Его Императорское Величество намеревается с этой проблемой совладать.

Хайм был пограничным городком, стоявшим в междуречье. Позаботились в нем о стенах и выкопали ров в тех местах, где река не создавала естественной преграды. На подъемном мосту стояла стража, впуская внутрь либо купцов с товарами, либо людей, у которых были пропуска или грамоты – охранные либо верительные. Нам, в общем-то, хватило бы и епископских цветов: всякий солдат в округе мог узнать бело-желтые одежды и характерные стальные шлемы в виде шляпы с широкими полями. Спросите меня, милые мои, от чего такой шлем мог уберечь? Не найду хорошего ответа, ибо наверняка не от удара палицей, топором либо мечом.

Пятеро моих забияк… Ах, я ведь говорил, что вначале их было шестеро, верно? Но Болько Силезец имел несчастье ослушаться приказа и напиться до бессознательного состояния в первую же ночь. Его я сам, собственной рукою, как и обещал, повесил – пьяного и что-то бормочущего – на пороге корчмы. И весьма умело повесил, милые мои. Так, чтобы кончиками пальцев мог чуть касаться земли. Задыхался и хрипел он почти до рассвета, пока наконец я не подтянул его повыше и не позволил умереть. И знаете, почти все время, пока он был повешенным, плакал! Как видно, сентиментальная у него была натура…

И с того момента пятеро оставшихся истово следили за каждым моим жестом и чуть не дрались за право исполнить мои приказы. Дисциплина все же – основа жизни. Без дисциплины мы – всего лишь стая зверей, недостойных существования в этом не лучшем из миров.

Ну ладно, вернемся к епископским делам. Я не смог перебороть себя и переодеться в клоунские панталоны и канареечный кафтан. К счастью, сумел подобрать себе хорошие, подбитые железом кожаные сапоги, стальные наголенники, кольчужку и неплохой шлем с широким наносником и бармицей. Единственное, что говорило обо мне как о слуге епископа, – белый плащ с желтым сломанным распятием.

Я бы, правда, предпочел собственный – черный, с серебряным, но тут уж что дали, то и носишь.

– Ваша милость? – офицер стражи склонился, увидев цвета епископа. – Его милость легат Верона приказал сообщить, что с нетерпением ожидает вас на своем постое.

– И где этот постой?

– У рынка, господин капитан. Корчма «Под Сломанным Топорищем».

– И в честь чего он назван? – удивился я.