Ловушка

Или нет. Его единственная зацепка — упавший в холле бюст, а про следы он упомянул только ради того, чтобы успокоить жену. Сколько раз они ходили туда-сюда утром? Никто не считал. На улице сейчас прохладно, из прислуги никого не осталось — эти следы могли просто не высохнуть.

Он обреченно выдыхает.

— Знаешь, дорогая, я не романтик, — с кривой усмешкой произносит Стефан. — Но самое время сказать тебе о том, что о лучшей жене я не мог и мечтать. А ведь когда мы только встретились, я был уверен, что никогда тебя не полюблю. Ты казалась мне такой глупой и заносчивой.

В нём говорит страх — за себя, за жену, за дочь. И кажется, что лучшего времени уже не будет. Если всё сложится наихудшим образом, если вдруг они станут следующими, то пусть Джессика знает. Когда-то он должен был признаться.

Стефан нервно посмеивается.

— А то я этого не видела, — а вот Джессика откровенно смеётся, но он знает, что нервничает она не меньше. — У тебя на лице было написано, что брак тебе навязал отец, а сам бы ты с удовольствием ещё пару лет бегал бы за каждой юбкой. А ты и бегал! Но я не дура, Стефан, я знала, что мне лучше помалкивать и держать своё недовольство при себе. В конце концов, ты оказался куда лучшим человеком, чем я себе представляла.

Ему хочется крепко обнять её, прижать к себе и не отпускать, пока шторм за окном не стихнет, но он лишь довольно улыбается. Отец знал, что делал, когда выбирал им с Кроуфордом невест. Не иначе как внутреннее чутье сработало.

Молния бьёт прямо во двор. Дом едва не содрогается от новых раскатов грома.

— Мне страшно, Стеф, — шепчет Джессика, когда обнимает его.

— Я знаю, — он поглаживает жену по спине. — Мы справимся, дорогая. Обязательно справимся.

Дверь, ведущая из кабинета в примыкающую к нему библиотеку, с грохотом распахивается. Стефан не успевает ни развернуться, ни посмотреть, кто именно стоит за дверью, но успевает услышать приглушенный звук выстрела.

Спина под лопатками горит от боли. Джессика пронзительно кричит. Наверняка она видит того, кто стрелял. Второй выстрел приходится ей в голову — он замечает, как дробь пронзает и разрывает на части ткани. Обнажаются кости, отвратительные ошметки летят в стороны — на пол, на стену, на лицо. Он с ужасом всматривается в окровавленную, уродливую плоть. Ещё мгновение назад он видел на её месте взволнованное, но такое прекрасное лицо своей жены.

Пахнет болиголовом и водорослями.

Третий выстрел обрывает его жизнь раньше, чем он успевает повернуться и взглянуть преступнику в глаза.

***

Эшли обежала весь первый этаж, заглянула в каждую комнату — посмотрела на кухне, в столовой, проверила комнату слуг, но своих родителей так и не нашла. Выходила даже на улицу: взглянула на темнеющий вдалеке пирс с крыльца, но рассмотреть вышло лишь плотную стену дождя.

Когда она поднимается на второй этаж, то замечает мокрые следы на паркете и бежит быстрее. Ещё быстрее. Едва не спотыкается у кабинета дедушки — здесь следы обрываются. Дрожащими руками она поворачивает ручку двери. Медленно, осторожно, словно боится того, что может там увидеть.

Её туфли испачканы в крови, но этого она не замечает.

— Мама! — с надрывом кричит Эшли и бросается вперёд, когда наконец открывает дверь. — Папа!

Падает на пол рядом с их телами, тянется к ним и тут же отворачивается. Она понимает, что в них стреляли — головы обоих изуродованы дробью, пиджак отца на спине порван и темнеет от заливающей его крови. Но отвернуться её заставляет не это. Эшли с трудом смотрит на их лица, едва сдерживает рвотные позывы, но гораздо страшнее ей смотреть на их руки.

На месте кистей родителей — жуткие кровавые обрубки. Она замечает торчащие сухожилия и светлеющие на фоне темной плоти кости. Срез ровный, совсем не такой, как у дяди Кроуфорда, словно руки им отсекли одним точным ударом.

Её выворачивает наизнанку. Вся одежда перепачкана в крови и рвоте, но Эшли не может заставить себя подняться на ноги. Она заливается слезами, обнимая тела своих родителей.

И если преступник где-то здесь, то пусть забирает и её жизнь тоже. Ей хочется остаться с ними навсегда.

Кара: память

Когда Лили вновь заглядывает в гостиную, они уже ждут её. Эшли захлебывается в слезах, её связанные между собой запястья трясутся — и Лили не может понять, от страха или от боли. Вся одежда измазана в уже подсохшей крови, а в опухших и покрасневших глазах читается первобытный, животный ужас. Сейчас та ещё больше похожа на заплутавшее среди хищников травоядное.

Жаль, что та так ни во что и не поверила. Если кого Спаситель и мог пощадить, так это её. Лили тяжело выдыхает.

Доктор Харт смотрит на неё с искренним удивлением. Заряженное ружье валяется неподалеку, у самого дивана, но потянуться за ним он уже не сможет. Всё смотрит и смотрит, качает седеющей головой и что-то бормочет под нос. Лили не слушает.

Пытается не слушать, но голос того настолько назойлив, что перебивает даже глас Спасителя.