Ловушка уверенности. История кризиса демократии от Первой мировой войны до наших дней

Этот нравоучительный рассказ был закреплен событиями 1989 г. Плановая экономика провалилась. Свободный рынок победил. Демократия выиграла потому, что признала собственные слабости и научилась справляться с ними. Хайек стал героем этого рассказа: он указал путь к победе. Однако Хайек – не тот герой, который нужен для этой истории. Демократии выучили свой урок не так, как ему хотелось, поскольку они для себя этот путь не выбирали. Победа над инфляцией, как и победа над коммунизмом, стала результатом ряда решений, принимаемых от случая к случаю. Демократические политики действовали исходя из слабой надежды и духа импровизации, а не накопленного опыта и конституционной мудрости. Успех в таком беспорядочном начинании грозил взрастить своего рода фатализм. Это был не тот фатализм, которого Хайек всю свою жизнь боялся, – не сдвиг в сторону мягкой демократической тирании. Это был другой тип демократического фатализма, о котором предупреждал Токвиль и которым Хайек систематически пренебрегал: фатализм, возникающий из успешных экспериментов. Конец «холодной войны» заставил западные демократии принять импровизацию за постоянство, а временные меры за глубокое понимание способов решения их проблем.

Кеннан хотел, чтобы «холодную войну» выиграли демократии, которые доказали свою дисциплинированность, нужную для сдерживания; Хайек хотел, чтобы ее выиграли демократии, которые перестали бы использовать свои мажоритарные полномочия. Но на самом деле ее выиграли демократии, которые не знали, с чем они имеют дело. Они были испуганы, рассеяны и безрассудны. Все, что они могли, – так это надеяться на лучшее. Они перестали обращать внимание на то, как руководители центробанков стали бороться с инфляцией, но они все еще не желали балансировать бюджет. Чтобы отвлечься от ужасов ядерного Армагеддона, они смотрели телевизор и ходили за покупками. Именно так и была выиграна «холодная война»: людьми, чье внимание было отвлечено на что-то другое. В одном известном интервью, данном в 1976 г., Кеннан, который всю свою жизнь был особо озабочен связью между демократией и порнографией, заявил: «Если судить по актуальному положению вещей, я не вижу большого смысла создавать отряды для обороны порномагазинов в центре Вашингтона от русских» [Urban, 1976, р. 36]. Порномагазины все еще неплохо себя чувствовали, когда русские отказались воевать (причем легкий доступ к порнографии стал одной из рыночных свобод, которую Запад вскоре экспортировал в новые восточные демократии). Кеннан хотел, чтобы демократия заслужила свою победу. Того же хотел и Хайек. Оба они были в душе моралистами и политическими пуританами. Но это означало, что бездумная демократия не могла не разочаровать их в момент своего успеха.

Западная демократия не смогла себя обуздать. Она даже не нашла для себя того, кто решал бы за нее проблемы. Она просто продолжала работать, как и раньше. Ее победа опиралась на ее внутреннюю приспособляемость, а не на самоконтроль. Демократия не смогла взять судьбу в свои руки, однако она принимала любой поворот истории, с которым сталкивалась, и справлялась с ним, как ни одна другая конкурирующая с ней система. Она продолжала стоять, когда все остальные пали. Человеком, который усмотрел космическое значение в этой устойчивости, был Фукуяма. Большие политические битвы закончились. Оставались только незначительные различия.

Посреди всеобщего возбуждения 1989 г. Фукуяма настаивал на том, что нужен взгляд в далекое будущее[70]. В соответствии с таким взглядом, у либеральной демократии теперь было абсолютное преимущество; она выиграла, оставшись единственным претендентом на победу. Это была всего одна политическая идея, у которой могло быть какое-то будущее. Все остальное было пущено под откос. Это не значило, что мир осознанно выбрал демократию как предпочтительный вариант, и Фукуяма не думал, что есть какой-то смысл доказывать, будто демократический выбор пойдет всем на пользу (факты, особенно в плане демократии и экономического развития, не позволяли сделать однозначного вывода). Достаточно, однако, было того, что все другие великие идеи истории перестали быть источником вдохновения. Сначала фашизм, а потом и марксизм-ленинизм не смогли выполнить своих обещаний. Пережить эту неудачу они не смогли; без обещания лучшего будущего они оставались попросту памятниками жестокости и неэффективности. Либеральной демократии, чтобы оставаться в победителях, не нужно было выполнять свои обещания. Ей было достаточно просто не отказываться от них, хранить их в качестве того, во что все еще имело смысл верить.