Андрей нежно обнял ее, и они долго, в немом восхищении, любовались друг другом. Селима первая прервала молчание.
— Я думаю, милый мой, не время ли нам оставить эти приятные места, и как можно скорее, а то того и смотри, как нахлынет мой отец.
— Это правда, — отвечал Победоносцев, — у нас все в лагере зашевелилось и пришло в движение. Командир моего полка теперь уже давно встал, да и сам генерал, который имеет привычку по зарям несколько времени прогуливаться. Но у тебя, Селима, нет соответственной твоему полу одежды. В чем ты покажешься к ним?
С е л и м а
И Победоносцев, давно все изготовивший, подставил к ней серебряный тазик и держал в руке своей такой же рукомойник с тонким, белым, как снег, полотенцем.
С е л и м а. Однако ж я по металлу этому вижу, что ты, Андрей, не совсем беден.
П о б е д о н о с ц е в. Нет, милая Селима, благодаря Бога, родители мои богаты; я один у них сын и наследник большого имения. Мы будем жить с тобою в самом цветущем положении.
С е л и м а
П о б е д о н о с ц е в. Ты вздыхаешь, прелестная Селима! Что это значит!
С е л и м а. Признаюсь, я ужасно опасаюсь твоих жестоких ран, и Боже сохрани, если…
П о б е д о н о с ц е в. Если я умру? Что ж делать, сей предел для нас неизменим. Только об одной тебе тогда будет страдать и мучиться душа моя. Но ведь я чувствую, милая Селима, что теперь совершенно здоров, а чрез несколько минут соделаюсь благополучнейшим из всех людей.
Разговаривая так, Селима улыбалась и просила Победоносцева оставить ее на несколько минут. «Да мне кажется, и тебе, Андрей, надобно переменить одежду. Неужели ты в этой пойдешь к своим начальникам со мною?»
— Не беспокойся, моя милая Селима, — отвечал Победоносцев, — военный человек знает, когда и как ему одеться, особенно чтобы приглянуться такой хорошенькой, как ты! — прибавил он, затягивая свое щегольское полукафтанье. Он был прелестен в этом полукафтанье.
— Ну вот, и я совсем, — продолжал он. — Военный человек не заставит долго ждать себя, у него живо все кипит.
Он закрутил свои черные как смоль усики и, обратясь к Селиме, сказал:
— Кажется, теперь мы не пристыдим мою милую Селиму.
— Все это хорошо, — сказала Селима, — но позволь мне быть немного неучтивой и попросить тебя выйти из палатки.
— Как! Я уже так скоро наскучил тебе?
— О нет! Я только прошу тебя, чтоб ты не помешал мне поприличнее одеться; потому что, в свою очередь, я не хочу нарядом своим пристыдить моего милого Андрея.
— Благодарю, милая Селима; а я хотел предложить тебе мои услуги и помощь одеться.
— А разве ты не знаешь, что черкешенки не любят одеваться при мужчинах, и потому прошу оставить меня на время.
— Хотя неохотно, а делать нечего, должен исполнить твое приказание, впрочем, с тем только условием, чтоб ты за мое послушание наградила меня по крайней мере поцелуем.
Целует ее и уходит.
По уходе его Селима пробыла несколько минут в самом восхитительном рассеянии. «Ах, Андрей, один Бог видит, как я люблю тебя!»
Победоносцев, не смевший нарушить благоговейных чувств своей невесты, богато одетый и подпоясанный драгоценной саблей, подаренной ему Узбеком, имел два ордена на груди своей, высокой и богатырской, показывающие его храбрость и отличие в первых сражениях. Тонкий и стройный стан его обвит был персидским богатым поясом, верхняя одежда его была из самого лучшего английского сукна, с манерным золотым позументом и таким же шитьем, а полукафтанье алого бархата. Прохаживаясь около палатки, он частехонько покашливал, давая то знать Селиме, что он ожидает ее призыва.
С е л и м а. Милый Андрей, взойди сюда, я давно уже готова.