Лучшая фантастика XXI века

Я чувствую запах земли на тропе, запах морской соли и легкий запашок отходов. Ради эксперимента я выделяю этот последний запах – он напоминает мне мои прогулки в детстве. Потом возвращаюсь к обычному состоянию. Не хочу, чтобы у меня возникла привычка регистрировать лишь те ощущения, которые я нахожу эстетичными.

Ускорив шаг, я иду вдоль проволочной изгороди, отделяющей все более сокращающиеся поля фермеров. В это время года на полях только стерня и сорняки, пшеница давно убрана. Во влажной почве роются вороны. Я перебираюсь через расселины; колючки царапают мою экзокожу, но не причиняют ей никакого вреда. Взглядом ботаника я фиксирую всех обитателей этого маленького участка на краю утеса. Папоротник-орляк и клевер, чертополох и хвощ – эти названия звучат у меня в голове в колдовском заклинании прощания. Из предосторожности у нас на корабле хранится много семян. Но сначала мы будем выращивать пищевые культуры, чтобы получить виды, которые смогут процветать в нашем новом мире. Другие же растения… возможно, я вижу их в последний раз.

Когда-то было сказано, что перспектива быть утром повешенным позволяет человеку удивительным образом сосредоточиться. Отлет с Земли, возможно, не так страшен, но действует так же – я испытывал эйфорию от того, что жив. Я воспринимал каждую деталь окружающего мира: блестящую паутину в зарослях папоротника, резкие крики дерущихся ворон, далекий рев вечно присутствующего здесь моря. Добравшись до русла, прорытого речкой и бурями, я не пошел по тропе в сторону от моря к мосту; я двинулся по склону, скользя по грязи, но сохраняя равновесие, потом с плеском перешел реку вброд и поднялся на противоположный берег.

Я оказался на мысе, отходящем от гравийной тропы. Старинная табличка просила меня убирать за моей собакой. Впереди на той стороне тропы, что была обращена к морю, стоял ряд скамей – гораздо ближе к обрыву, чем они когда-то были. На всех скамьях памятные таблички, буквы на которых полиняли или стерлись. Я нашел одну, которую еще можно было прочесть.

«Памяти Кэтрин Грейди, 2021–2098. Она любила этот берег».

Сквозь щели скамьи проросла трава, а древесина на ветру стала пятнистой, бежевой. Я стряхнул обломки веток и ягоды боярышника, потом улыбнулся этому утратившему смысл жесту. На мне нет одежды, которую можно было бы запачкать, а мою экзокожу не могут повредить несколько колючих веток. Со временем я забуду нелепые слабости хрупкого человеческого тела и буду уверенно чувствовать себя в любом окружении.

Я сел и посмотрел на море. Ветер срывал с волн белые шапки пены и гнал их к берегу. По ветру скользили чайки; крики их были такими же прерывистыми, как цепь утесов, в которых они гнездились. Возникло воспоминание детства – я ел на берегу чипсы, чайка подлетела и цапнула кусочек. Меня охватило чувство, которое я не сумел бы назвать.

Через мгновение я понял, что рядом со мной кто-то сидит. Но скамья не скрипнула под дополнительной тяжестью. Значит, это голограмма. Повернувшись, я увидел характерные яркие контуры дешевой голограммы из прошлого столетия.

– Здравствуйте, я Катриона. Поболтаем?

В вопросе словно слышался прибой, и я предположил, что этот вопрос задают всем посетителям и отрицательный ответ сотрет голограмму, чтобы люди могли посидеть в тишине и покое. Но мне предстояло несколько дней одиночества, и я не возражал против небольшого антракта. Мне казалось правильным, что мой последний разговор в этом умирающем мире будет с умершим.

– Рад знакомству, – ответил я. – Меня зовут Уинстон.

Голограмма изображала белую женщину средних лет, с волосами седыми, как речные камни; одета она была со вкусом – в неяркое платье цвета лаванды и дорогие туфли на низком каблуке. Я задумался, сама она выбрала этот скромный наряд или какой-то дизайнер памяти создал образ не высокомерной, а пожилой увядшей женщины. Возможно, она предпочла бы, чтобы ее увековечили молодой, порывистой и прекрасной, какой, несомненно, она была когда-то – или хотела быть.

– Сегодня слишком холодный день, чтобы ходить обнаженным, – с улыбкой заметила она.

Я забыл, что я без одежды. И коротко рассказал о своих усовершенствованиях.

– Я улетаю к звездам, – сказал я, неожиданно чувствуя волнение.

– Сразу ко всем? С вас снимают копии и рассылают ко всем звездам?

– Нет, совсем не так.

Однако этот вопрос на мгновение вызвал у меня потерю ориентации. Я вошел в больницу на своих человеческих ногах, меня подвергли наркозу, а потом, спустя много времени, я вышел в новом, с иголочки, обличье. Вышел только я, или другие тоже выходили, забракованные из-за своих изъянов или подготовленные к другим миссиям? Не глупи, сказал я себе. Это всего лишь экзокожа. Под ней бьется то же сердце. И это сердце наряду со всеми остальными органами вчера выдержало последний медицинский осмотр.