Лучшая фантастика XXI века

– Сначала мы отправимся на одну планету, – сказал я, – и это достаточно трудная миссия. А потом – как знать?.. – Никто не представляет, какова продолжительность жизни преобразованного человека: все его искусственные компоненты могут быть усовершенствованы или заменены, но жизненный предел определяют те части, заменить которые невозможно. – Все зависит от того, найдем ли мы планеты, которые стоит посетить. Планет там много, но лишь некоторые из них пригодны для жизни.

Я описал планету, нашу цель, обращающуюся вокруг красного карлика; ее эллиптическая орбита создавала сильные колебания температуры, суровый климат и очень высокие приливы.

– Колонисты – смешанная группа; натуралы, которые в основном должны будут оставаться на базе, усовершенствованные люди, такие, как я, способные выживать снаружи, и люди с меняющимися генами; считается, что именно они в конечном счете приспособятся лучше всех, но для серьезных генетических изменений потребуется несколько поколений. – Мы спорили о вместимости корабля и о взятых с собой грузах, и это уже вызвало напряжение между группами, но об этом я умолчал. – Простите, я слишком долго говорил. Расскажите о себе. Вы здесь жили? Это было ваше любимое место?

– Да, родилась и выросла в Йоркшире, – сказала голограмма Катрионы. – Родилась в Уитби, провела несколько лет на ферме в Дентдейле, но потом вернулась на побережье и вышла замуж. За рыбака. Да упокоит Господь его душу. Ничтожество! Когда его не было, я ходила на берег и смотрела на Северное море, представляя себе его в этих волнах.

На моем лице, должно быть, отразилось удивление.

– Это все же произошло? – спросила Катриона. – Думаю, меня сделали давно. И я мало что помню после смерти. Я ведь скорей просто запись, чем воссоздание. У меня мало памяти, хватает лишь на краткие взаимодействия. – Она говорила с горечью, словно негодовала из-за своей ограниченности. – А для чего еще нужна скамья памяти? Да, я любила этот берег, но это не значит, что я хочу вечно здесь сидеть… Турнир по ковырянию в носу, приз для самого большого ничтожества.

– Хотите, я вас заберу? – спросил я.

Вытащить ее чип было достаточно легко, и его легко было бы установить в корабельный компьютер, вместе с другими загруженными колонистами, но я чувствовал, что Катриона не пройдет тесты доступа. Она устарела, а мертвые – ужасные снобы, когда речь идет об их обществе. Я работал с ними на тренажерах и представлял себе, что они скажут: «Послушай, Уинстон, я знаю, ты хотел как лучше, но она совершенно не подходит для такой миссии. У нее нет необходимого опыта. Грубое кодирование, алгоритмы устарели, и она заражена паразитными мемами».

Представив себе такую реакцию, я почувствовал еще большее желание сопротивляться ей. Но Катриона избавила меня от хлопот.

– Не утруждайте себя этим. Я слишком стара, чтобы лететь к звездам, и привыкла к такому существованию. Просто хочу присоединиться к своему мужу и когда-нибудь присоединюсь.

Она снова посмотрела на море, и я вдруг понял, что произошло с ее мужем.

– Сожалею о вашей утрате, – сказал я. – Думаю, его память так и не… – Я поискал нужное слово – …увековечили.

– На кладбище есть памятная табличка, – сказала она, – но он не записывался, как я. Смерть в море быстрая, но к такому никогда не бываешь готов. Тело так и не нашли, поэтому впоследствии ничего нельзя было сделать. Он все еще где-то там внизу.

Мне пришло в голову, что, если бы мужа Катрионы усовершенствовали, он бы не утонул. Я могу бесконечно долго плыть, не уставая, а экзокожа способна извлекать кислород из воды. Но было бы бестактно говорить об этих моих способностях, и я поискал какую-нибудь нейтральную тему.

– Когда-то на месте Северного моря была суша. Ваши предки охотились здесь на мамонтов, прежде чем море поднялось.

– И вот оно снова поднимается.

Женщина произнесла это с такой завершающей интонацией, что я понял: разговор окончен.

– Желаю вам быстрее отдохнуть, – сказал я. И, когда встал, голограмма исчезла.

Я пошел дальше. Начался дождь.

Я наслаждался бурей. Она надвигалась с северо-востока, и в зубах ее был лед. Такой ветер называют ленивым, потому что он не трудится огибать вас – просто идет насквозь.

День померк, зимний свет быстро убывал. Дождь сменился градом, градины с ощутимым звуком отскакивали от меня. Гремел гром – зловещий грохот, словно разгневанное море смыло столбы, удерживавшие небо, и потащило его вниз. У меня за спиной непрерывно вспыхивали молнии.