Ты все еще любишь меня, я это знаю. Я нужен тебе, ты нужен мне, и мы не можем позволить, чтобы что-то встало между нами. Я знаю, что облажался, и меня просто убивает, что я причинил тебе боль, когда все, чего я хочу, — чтобы ты был счастлив со мной. Но я могу все исправить, если ты позволишь мне.
Ты должен поговорить со мной. Напиши мне. Что бы ты ни захотел мне сказать, я знаю, что заслужил это, и я все вынесу. Я смогу вынести все, кроме молчания. Просто скажи мне, чего ты хочешь от меня, и я все сделаю. Ты должен позволить мне все исправить. Мы не можем просто разойтись после всего, что было. Я не отпущу тебя так легко. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы перестать бороться.
Пожалуйста, прости меня. Я люблю тебя. Прости меня.
Я люблю тебя.
Эрик.”
— Я хочу, чтобы ты понял, — произнес Чарльз, — что я получил это письмо всего два дня назад. А смелости открыть его мне хватило только этим утром.
Эрик уставился на него.
— Но… как… — внезапно его лицо стало жестким. — Рейвен.
— Да, — мягко откликнулся Чарльз. — И мы уже говорили об этом. У нее были на то свои причины. Но мы можем поговорить о Рейвен позже.
Эрик уставился на лист пергамента в своей руке, пытаясь вникнуть в смысл того, что только что услышал. Чарльз не проигнорировал письмо, не сжег его, не прочитав, не знал о словах ” Я смогу вынести все, кроме молчания.” и не решал, что Эрик заслужил именно это.
— Ты подумал, что я так и не написал, — прохрипел он, осознав. — Ты подумал, что я даже не попытался, что я не хотел… Чарльз…
— Я не понимал, как ты можешь злиться, что не получил от меня ни слова в течение десяти лет, когда сам даже не попытался написать, — Чарльз криво улыбнулся, но его глаза стали мокрыми. — Мы отличная пара — темним оба.
Эрик глубоко вздохнул, пытаясь, чтобы голос звучал ровно.
— Раз ты, наконец, прочел письмо, что думаешь о нем?
— Ну, — сухо ответил Чарльз, — оно в точности подходит своему отправителю. Никогда бы не подумал, что просьба и требование могут звучать так похоже. Практически неотличимо.
— Кажется, я немного… драматизировал.
— Угу. Написал, например, что жить без меня не сможешь, но, кажется, ты все пережил.
— Нет, не совсем, — Эрик выдохнул.
— И ты сказал, что будешь бороться, — произнес Чарльз голосом, внезапно ставшим ломким. — Почему ты не написал еще раз?
— Я… мне никогда не приходило в голову, что ты не прочитал его. Эстер сама доставила его в твой дом, дело было не в маггловской почтовой системе, где письма теряются и никто об этом даже не подозревает. Я думал, что это… молчание… и есть ответ. Написать снова было бы… стыдно. Унизительно. Даже пугающе — пытаться вернуть внимание того, кто ясно выразил свои желания. Если бы я понял, что ты даже не получил его… — он чувствовал одновременно и жар, и холод, и его тошнило при мысли о стольких упущенных годах… А ведь Чарльз мог ответить… Облизнув губы, он спросил: — Ты бы написал ответ?
— Я не знаю, — мрачно признался Чарльз. — Я хотел бы сжечь все письма от тебя, так и не открыв. Это одна из причин, по которым Рейвен спрятала вот это от меня. Я не знаю, смог бы пройти через это или нет. Я знаю, что если бы сжег его, я бы жалел об этом до конца всей своей жизни. Я знаю, что меня просто убивало, что ты так и не написал.
Слезы в глазах и дрожащий голос уже нельзя было не заметить, и Эрик инстинктивно моментально оказался рядом. Чарльз встал, попытавшись отвернуться, но Эрик, осторожно коснувшись его плеча, развернул его к себе. Чарльз позволил ему скользнуть ладонями выше, коснуться шеи и провести большими пальцами по подбородку, едва касаясь.
— А если бы ты ответил? — Эрик чувствовал, что его мутит от страха, но он должен был знать. — Что бы ты написал? Простил бы ты меня?
Чарльз закрыл глаза, подаваясь навстречу прикосновению.
— Ох. Эрик. Этот случай…даже все случаи… Ты понимаешь, что наши стычки — всего лишь половина проблемы? Прощение не сможет исправить все, — он понизил голос до шепота. — Но… да. Да, я прощаю тебя за все, и все, что мне нужно было знать — действительно ли тебе жаль?
— Мне жаль, — запинаясь, пробормотал Эрик, наклоняясь вперед, чтобы неуверенно коснуться губ Чарльза. — Прости меня, — еще один поцелуй. — Прости.
Чарльз не позволил ему отстраниться в третий раз, обвивая руки вокруг его шеи и отвечая на поцелуй.
Эрик не понимал, что прижал Чарльза к двери, но он не мог думать совершенно ни о чем, кроме как о вкусе губ Чарльза, о сладкой боли, потому что Чарльз впивался ногтями ему в спину, о Чарльзе, приподнимающемся и обвивающем его талию ногами. Какая-то часть его сознания говорила о том, что надо действовать медленнее, нежнее, пытаться насладиться моментом, попытаться доказать Чарльзу каждым прикосновением, что он не только хочет его, но и любит. Было трудно сосредоточиться на таких благородных намерениях, когда Чарльз добрался до пуговиц на его рубашке, расстегивая, чтобы прикоснуться к коже.