Луна и Смерть

  Чтобы знал я, что все невозвратно,
   чтоб сорвал с пустоты одеянье,
   дай, любовь моя, дай мне перчатку,
   где лунные пятна,
   ту, что ты потеряла в бурьяне.

Только ветер исторгнет улитку,
у слона погребенную в легких,
только ветер червей заморозит
в сердцевине рассветов и яблок.

Проплывают бесстрастные лица
под коротеньким ропотом дерна,
и смутней мандолины и сердца
надрывается грудь лягушонка.

Над безжизненной площадью в лавке
голова замычала коровья,
и в тоске по змеиным извивам
раскололись кристальные грани.

  Чтобы знал я, что все пролетело,
   сохрани мне твой мир пустотелый!
  Небо слёз и классической грусти.
   Чтобы знал я, что все пролетело!

Там, любовь моя, в сумерках тела, —
сколько там поездов под откосом,
сколько мумий с живыми руками,
сколько неба, любовь, сколько неба!

Камнем в омут и криком заглохшим
покидает любовь свою рану.
Стоит нам этой раны коснуться,
на других она брызнет цветами!

  Чтобы знал я, что все миновало,
   чтобы всюду зияли провалы,
   протяни твои руки из лавра!
   Чтобы знал я, что все миновало.

Сквозь тебя, сквозь меня
катит волны свои пустота,
на заре проступая прожилками крови,
мертвой гипсовой маской, в которой застыла
мгновенная мука пронзенной луны.

Посмотри, как хоронится все в пустоту.
И покинутый пес, и огрызки от яблок.
Посмотри, как тосклив ископаемый мир,
не нашедший следа своих первых рыданий.

На кровати я слушал, как шепчутся нити, —
и пришла ты, любовь, осенить мою кровлю.
Муравьенок исчезнет – и в мире пустеет,
но уходишь ты, плача моими глазами.

Не в глазах моих, нет, – ты сейчас на помосте
и в четыре реки оплетаешь запястья
в балагане химер, где цепная луна
на глазах детворы пожирает матроса.

  Чтобы знал я, что нет возврата,
   недотрога моя и утрата,
   не дари мне на память пустыни —
   все и так пустотою разъято!
   Горе мне, и тебе, и ветрам!
   Ибо нет и не будет возврата.

II

   Я один.
Пустота отлилась в изваянье.
Это конь. Грива пепельна. Площадь буграми.

   Я один.
Полый оттиск, каверна, зиянье.
Виноградная шкурка в асбестовой рани.

Тонет в капле зрачка все земное сиянье.
Запевает петух – и запев долговечней гортани.

   Я один.
Забываются, город, твои плотоядные трупы.
Глохнет гомон зевак —
муравьями кишащие рты.

Мертвый цирк обмерзает, растут ледяные уступы,
капители безжизненных щек. Я озноб пустоты.

   Я один.
С этим полым конем, изваянием ветра.
Вестовой моей жизни, бессильной поднять якоря.

   Я один.
Нет ни нового века, ни нового света.
Только синий мой конь и заря.

Пространство с двумя могилами и ассирийской собакой

Перевод Анатолия Гелескула