И тут начался прилив. Меня потащило назад, вверх по течению, потом закружило в небольшом водовороте и мягко выбросило на грязный илистый берег. Я полз вверх, оскальзываясь, пока хватало сил, потом перекатился на спину и замер. Так и лежал, пялясь на тяжелые дождевые тучи, подсвеченные тусклым красноватым заревом городских огней, и размышлял о том, что сегодняшняя эскапада будет первым номером в списке того, что я не хочу повторять никогда в жизни. Я так замерз, что не чувствовал пальцев на руках и ногах, но меня трясло, и это было хорошо, ибо я смутно помнил: если при переохлаждении перестал дрожать, значит, пора пугаться. А пока можно было немножко полежать здесь, расслабиться. Может быть, даже подремать, уж очень я устал за сегодняшний день.
Но вопреки тому, что вы, возможно, слышали, в Лондоне почти невозможно валяться и стонать в публичном месте, не привлекая при этом внимания потенциальных добрых самаритян. Даже когда льет дождь.
– Эй, приятель, с тобой все в порядке?
Наверху, на парапете, были какие-то люди. Снизу я видел их перевернутые озадаченные лица. Эти доброжелатели с мобильниками сейчас вызовут по доброте душевной полицию, которая, в свою очередь, по-доброму попросит меня помочь найти негодяя, который угнал машину «Скорой».
Не вмешивайся в дела магов, подумал я, ибо дела эти темны и весьма мокры.
Я всерьез подумывал смыться, пока не поздно, но и фельдшер, и водитель «Скорой» в случае чего легко меня опознают. И потом, я так вымотался, что с трудом мог встать.
– Держись, парень, – донеслось сверху, – полиция уже едет.
Полиция приехала через пять минут – для группы быстрого реагирования очень неплохо. Мне, как положено, выдали теплый плед и посадили на заднее сиденье микроавтобуса, где я сообщил, что преследовал подозреваемого, случайно упал в реку и выплыл на противоположный берег. Они не задали ни одного из обычных вопросов насчет моего воображаемого преступника. Я все гадал почему, пока рядом с полицейским микроавтобусом не затормозил «Ягуар». У Найтингейла уже все было схвачено.
По пути домой, как раз когда мы ехали по мосту Ватерлоо, он спросил, все ли в порядке с Эшем.
– Думаю, да, – ответил я. – Челси с Олимпией, по-моему, нисколько не беспокоились насчет него.
– Отлично сработали, – сказал Найтингейл.
– Мне попадет? – спросил я.
– Попадет, – кивнул он, – но не от меня.
А утром, мерзавец, все равно поднял меня ни свет ни заря и заставил тренироваться вдвое дольше обычного!
ПОСЛЕ занятий я отправился в техкаморку, прихватив с собой списки из Оксфорда. А там кинул их на шезлонг и попытался о них забыть. Вводить такое количество данных нудно до невозможности, и вряд ли стоит времени, которое мне предстоит на это потратить. Но когда я прочитал три письма от Лесли, где та жаловалась на невыразимую скуку, царящую в межсезонье в приморском городке, меня осенила одна гениальная, но абсолютно идиотская идея. Я написал ей в ответ, предложил ради разнообразия забить в систему большое количество нудной информации. Она согласилась, я позвонил в курьерскую службу и заказал отправку документов. Нельзя просто так, без объяснений, взять и попросить Лесли ввести в ХОЛМС какие-либо данные, как бы скучно ей ни было. Пришлось в общих чертах рассказать, кто такой Джейсон Данлоп и как мы начали пробивать его связи с Джеффри Уиткрофтом.
Доктор Валид прислал несколько jpeg-изображений. На них было что-то вроде кочана цветной капусты, нарезанного тонкими ломтиками, однако подпись гласила, что это мозг Майкла «Костяшки» Аджайи в разрезе. Я увеличил масштаб, и стали видны заметные неврологические повреждения, характерные для гипермагической атрофии. Именно от нее вы умрете, если переборщите с магией. А также если какой-нибудь редкостный ублюдок использует вас, чтобы влезть к вам в мозг и через него колдовать. Второе мы обнаружили при расследовании прошлого громкого дела. Каждому копу известно: доказательства, полученные эмпирическим путем, лучше любых признаний и свидетельств. Ну, не каждому, конечно: многие думают, «эмпирический» – это что-то про Дарта Вейдера и Межгалактическую империю. Но должно быть известно каждому!
Что ж, картинки подтверждали, что с Микки Костяшкой разделались тем же манером, что и с Сайресом Уилкинсоном. Знать бы еще почему.
Я запаковал свои списки и передал их Молли, строго-настрого наказав не кусать курьера, когда тот за ними явится.
Спустившись в гараж, я обнаружил на лобовом стекле «Ягуара» бумажку, заткнутую за дворник. На ней неряшливым (что всегда меня удивляет) почерком Найтингейла было написано: