Луна в Водолее

«Ха, ха, ха, Мария! Отчураться вздумала? А плюнуть при этом в Меня забыла? И правильно! Не плюй, как говорится, в колодец. Что? В зловонную лужу? Нет, Мария, в кладезь тебе недоступной мудрости… Какой ещё мудрости? Ничего нового в сравнении с Лёвушкиными кощунствами и мерзостями психиатра Извекова Я тебе не сказал? А ты что же — ожидала от Меня Божественных откровений? Будучи — по суетности, чёрствости и душевной слепоте — совершенно невосприимчивой к этим откровениям! Уж если хочешь знать, твой Лев Иванович несравненно больше тебя готов к принятию Горнего Света! Вспомни, Мария: после злосчастного аборта кто тебя смог утешить? Возвратить тебе даже не радость жизни, а нечто гораздо большее — желание жить? И в Церковь — вспомни, Мария, вспомни! — кто, спрашивается, тебя привёл? К отцу Александру Меню… Ну да, конечно, откуда Лёвушке тогда было знать, что уже через несколько месяцев этот светоозарённый пастырь найдёт мученическую кончину от рук строителей царства Ваала… и ты угодишь под железное крылышко отца Никодима? Которого, между нами, к служению тоже — привела нечистая совесть… как, собственно, и Петра, и Павла… Как и тебя, Мария… к такому «воцерковлению», от которого твой Лев волком готов завыть! Да, в общем-то, и воет — про себя, ночами… что называется, отблагодарила мужа по полной программе! А туда же: ах, любострастие, извращение — грех… Нет, Мария, если бы было уже не поздно, Я бы обязательно дополнил «епитимью» доктора Извекова: велел бы тебе явиться к мужу не просто голенькой, а с «воспитательным» кожаным пояском в руке — ну, как это тебе приснилось. Уж не знаю, насколько бы Лев Иванович вдохновился такой идеей, но, думаю, поиграть с тобой в маленького непослушного мальчика согласился бы без особенных возражений. У него же Венера и Марс в Тельце — так что немного телесной боли от любимой женщины твой муж вполне бы мог воспринять как ласку… только, Мария, поздно! Ничего ты уже не поправишь! Никакими средствами — даже если, как в шутку тебе посоветовал психиатр Извеков, сама вложишь в Лёвушкину десницу пучок берёзовых розог и заголишь свои пышные телеса… поздно, Мария, поздно! Как, опять-таки справедливо, заметил доктор Извеков, никакая земная любовь не вечна. Особенно — когда без взаимности… или ты воображаешь, что продолжаешь любить мужа? Вздор, Мария! Любить — являясь ледышкой в супружескую постель? Это, знаешь ли, крайне тяжёлое извращение! Куда более тяжёлое, чем отказ от половой жизни вообще! Всего на шаг отстоящее от того людоедского восторга, с которым ваши муколюбивые пастыри ещё совсем недавно сжигали инакомыслящих! И это, Мария, ты смеешь называть любовью?! Извращённый эгоизм пополам с ревностью — любовью к мужу? Опомнись, женщина! И пока не поздно — смирись… Нет, если бы твой Лев Иванович не влюбился всерьёз — он продолжал бы маяться рядом с тобой… и состарился бы… и одряхлел, и… проклял тебя, сходя в могилу! За то, что, из любви к тебе, вторую половину жизни он — в лучшем случае! — жил наполовину. Отчаянный недостаток телесных ласк восполняя — по стариковски — дешёвым телевизионным «порно». Нет, нет, нет, Мария! Смирись и возрадуйся! Ибо твой Лев наконец-то обрёл любовь! Сластолюбивой, слабой, порочной — но, в отличие от тебя, Мария, — самозабвенно его полюбившей женщины. Полюбившей такого, как есть: маловера, скептика, выпивоху, ехидину, празднослова, астролога — со всеми его слабостями и недостатками. И, главное, не мечтающую — потакая своему дьявольскому властолюбию! — с ними бороться. И уж — конечно же! — нисколько не помышляющую о спасении его души. Стало быть, хвороста для сожжения не приготавливающую…»

Интеллектуальное бесчинство Врага произвело в голове Марии Сергеевны столь великое смятение, что не только её ум, но и воля и сердце затрепыхались в тенетах Лукавого. И лишь три слова удержавшейся в памяти покаянной молитвы, — Господи, спаси и помилуй! — не позволяли окончательно восторжествовать Нечистому. «Господи, спаси и помилуй!», — рвалось из пленённого сердца женщины. И, слыша этот, исполненный надежды и муки вопль, Враг отступал — к Марии Сергеевне постепенно возвращалась способность к суждениям и оценкам: да! Скрыв от отца Никодима самочинно наложенную на себя епитимью, она согрешила очень тяжело. А ведь, казалось бы: мой грех, и какими страданиями мне искупать его — только моё дело, ан, нет! Ни в чём нельзя на себя полагаться — Нечистый всегда на страже! Завлечёт, соблазнит, обманет! Всегда по-своему перетолкует чьи угодно слова и мысли! Спаси и помилуй, Господи!

Мария Сергеевна никогда не испытывала особенной тяги к отвлечённым религиозно-философским умствованиям, доверяясь в этом отношении «авторитетам» — то, будучи студенткой, истмат-диаматствующим монстрам от философии, то увлекательным бредовым идеям мужа, а последние несколько лет (исключительно!) душеспасительным наставлениям отца Никодима.