Луна в Водолее

Ляпнувший своё «многомудрое» резюме, что называется, с кондачка, Михаил, не имея желания защищаться, иронически замолчал и только у помещённой слева от входа в выставочный зал большой афиши обратился к Окаёмову, демонстративно игнорируя брань рассерженных женщин.

— Не-е, Лев, к середине двадцать первого века мужики если и не вымрут, то напрочь будут лишены голоса. Ведь переговорить баб — гиблое дело. Так что, прости, но я линяю. На полчасика — до открытия.

И действительно — слинял. Или — растаял в воздухе. Во всяком случае, на секундочку отвлечённый Ольгиным восклицание, — ну и гад! — Лев Иванович не заметил его исчезновения: был — и нет! Уж не развоплотился ли? Татьяна и Ольга единодушно заверили, что не отрицают такой возможности: Мишка — он ведь не предсказуем. Одно слово: рыжий, голубоглазый чёрт!

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Окаёмов более всего был озабочен предстоящей через две, три минуты встречей с «гражданской вдовой» художника. Да, на поминальной трапезе Валентина вроде бы помирилась с ним, попросив прощения за брошенные утром несправедливые обвинения, однако её слова «не знаю, Лёвушка, благодарить тебя теперь или проклинать» отложились в нетрезвой памяти астролога осадком не просто горьким, но отчасти даже и ядовитым: чёрт! Поди угадай теперь, как тебя встретит эта, убитая горем, женщина?

По счастью, обошлось: едва Окаёмов — вместе с Ольгой и Танечкой — появился в первом маленьком зальчике, как навстречу ему шагнула одетая по-прежнему в чёрное Валентина.

— Здравствуй, Лёвушка. Оля и Таня — тоже. Здравствуйте, значит.

Поприветствовав в ответ Валентину, спутницы Окаёмова отошли в сторонку, оставив астролога — насколько это было возможно при значительном многолюдстве — наедине с вдовой.

— Ещё раз меня прости — ну, за то, что случилось в среду. Нет, правда, я была совсем не в себе. Особенно — утром. Когда, значит, ты приехал. И после — тоже. И на похоронах, и на поминках — и в школе, и дома. Хотя, конечно, уже не так. — Произнеся это, Валентина поднесла к лицу зажатый в правой руке платочек и, стерев набежавшие слёзы, продолжила звенящим от боли голосом. — Видишь, Лёвушка, всё время плачу. Наверное — хорошо. Мне девочки тут рассказывали, что и в понедельник, и во вторник, и в среду — до самых похорон — ни слезинки. Сама-то я почти ничего не помню, как не повредилась умом — не знаю. Хотя… стать по-настоящему сумасшедшей… ладно! Совсем расхныкалась! В общем — не обижайся, Лёвушка. Ну, на то, как я тебя встретила.

Воспользовавшись возникшей в монологе женщины непродолжительной паузой, Окаёмов поспешил заверить вдову, что он нисколько не обиделся, что обижаться ему на Валентину — непростительный грех. Что — напротив! — он должен просить прощение: ибо, как ни крути, а сделал-таки этот злосчастный прогноз. И — надо же! — как всё обернулось: предсказал — будто накликал…

— Ладно, Лёвушка, договорились. — Итог вступительной части подвела Валентина. — Ни ты на меня, ни я на тебя не сердимся. Действительно — страшное стечение обстоятельств…

Вдова снова поднесла платочек к глазам и, выплакавшись, переменила тему:

— Я слышала, Лёвушка, ты в Великореченске хочешь задержаться ещё на несколько дней? Ну, чтобы обратиться в милицию — из-за Алексея? По-моему, зря, не найдут они этих гадов ни за какие деньги, но всё равно — спасибо. Так вот: если тебе почему-нибудь станет неудобно у Танечки, — женщина не удержалась от маленькой шпильки, — то ни к Мишке, ни к Юрию, ни к кому-нибудь ещё из алкашей-художников в мастерские не суйся — упоят до смерти. Особенно — Мишка. Ты тогда, знаешь, давай ко мне: ну — по старой памяти. Какие бы размолвки промеж нас не выходили, а всё же мы с тобой, Лёвушка, старые друзья. Опять-таки — с Машей твоей хорошо знакома…

Движимая всеобщей «платонической» бабской ревностью, снова будто бы невзначай съехидничала Валентина. И снова переменила тему:

— А за деньги, Лев, большое спасибо. Мне Наташа передала вчера. Я поначалу, ну, дура дурой, вздумала отказаться — ишь! Принцесса, понимаешь ли, на горошине! Да, слава Богу, тут же сообразила — ты ведь предложил от чистого сердца! И, главное — не мне, а на похороны Алексея. На похороны — правда — мы сами. В общем-то, обошлись. Но всё равно — эта выставка только на две недели, а в Доме Культуры Водников обещали постоянную экспозицию. Конечно, помещение бесплатное, да и с перевозкой тоже — дают автобус. Но ведь чтобы совсем без денег — так не бывает. Аккуратно всё погрузить, перевезти, развесить — работяг я наших что ли не знаю! Это же одной водки — разориться можно! А купят ли хоть что-то из Лёшенькиных картин — Бог весть… хотя — один деятель вроде бы собирался… но… черт его знает… у богатых свои причуды… так что, Лев, ещё раз — большое спасибо. И, знаешь… если тебе на выставке что-нибудь понравится… только не подумай — я не взамен, я тоже от чистого сердца… возьми на память об Алексее…