Луна в Водолее

«…Сергей Кондратьевич Сверчков — один из любимых учеников Осьмёркина. Очень талантливый художник и гениальный педагог. После войны преподавал в нашем художественном училище, но тут, понимаешь, вышла такая история… Году, кажется, в пятидесятом отмечали они Девятое Мая — в учительской, после работы. Ну, и кто-то спьяну то ли плюнул, то ли бросил окурок и угодил, на беду, в бюст дедушки Ленина. Хорошо хоть не в товарища Сталина — тогда бы, наверное, всех расстреляли. А так — замели, конечно, но, заметь себе, замели не всех, а тех, которые поталантливее. И, самая подлость, в большинстве своём — фронтовиков. Ну, а когда Сергей Кондратьевич возвратился, — кажется, в пятьдесят пятом — и его стали звать обратно в училище, он им выдал: в ваш «сексотский» гадючник — ни ногой! Так до самой смерти — до семьдесят восьмого — и руководил изостудией в Доме Культуры Водников. А ты говоришь — образование…»

Пока Михаил шёпотом просвещал Окаёмова относительно подводных течений художественной жизни Великореченска, разрезали ленточку, и все собравшиеся устремились в главный зал. Мишка опять куда-то исчез, и, обрадованный возможностью посмотреть картины друга без назойливого гида, Лев Иванович прошёл вместе со всеми. Разумеется, замечания и оценки профессионального художника были ему интересны, но — после! Первое впечатление Окаёмову хотелось получить самостоятельно — так сказать, не опираясь на костыли.

Посетителей встречала помещённая прямо против входа большая пёстрая — чёрно-красно-фиолетово-зеленовато-золотая — картина. Которая Льву Ивановичу поначалу показалась чистой абстракцией: гармоничным сочетанием разноцветных пятен — и только. Однако, собираясь пройти дальше, он был остановлен завораживающим взглядом угольно-чёрных глаз — чёрт! Откуда они взялись — жутковатые эти глазищи? Астролог сделал шаг влево — глаза замерцали красным. Ещё один шаг — глаза будто бы растворились в лиловой дымке, зато пронзительно жёлтым вспыхнул расположенный левее и выше какой-то странный цветок: кажется — кувшинка. Растерянный Окаёмов подошёл ближе — наваждение прекратилось. На бугристо неровной плоскости была изображена молодая черноволосая женщина в пёстром платье с открытой шеей и воткнутым в волосы цветком: действительно — кувшинкой. Тщательно выписанная, но, на взгляд Окаёмова, не совсем правильная по рисунку и с неестественным — бледно-зеленовато-лиловатым — цветом лица. Хотя с расстояния пяти, шести шагов цвет переставал казаться неестественным — словно бы голубоватая патина времени окутывала, смягчая, нарисованную Алексеем женщину. Женщину? Да нет же! Теперь, когда Окаёмов осмыслил изображение, он ясно увидел, что никакая это не женщина, а девочка-подросток. Лет где-нибудь двенадцати. С почти закрывающими лицо иссиня-чёрными прядями распущенных волос, с чуть потрескавшимися, припухшими, хищно сомкнутыми губами — по-детски угловатая и… обнажённая! Господи, да как это удалось Гневицкому? — отойдя на должное расстояние, астролог увидел, что никакого пёстрого платья на изображённой фигуре нет! Будто та же самая патина времени, которая, окутав голубоватой дымкой, оживила мертвенный лиловато-зеленоватый цвет, каким-то непостижимым образом ухитрилась раздеть девчонку. Девчонку? Двенадцатилетнюю? Ничего подобного! Стоило астрологу сделать шаг влево, и картина снова преобразилась — какая, к чёрту, девчонка! Глазам Окаёмова предстала одетая в пламя женщина-демон Лилит! Не апокрифическая жена Адама, нет, та самая шумерская «первородная» и устрашающая, и притягивающая мужчин женщина-зверь Лилит. Сука Лилит. Чертовка Лилит. Богиня Лилит.

Окончательно сбитый с толку, Лев Иванович вновь подошёл вплотную к картине — никакой магии: опять тщательно, хотя и не совсем верно нарисованная женщина в пёстром платье. Пожалуй, единственное: увидев её лицо с расстояния — сквозь дымку времени — зеленовато-лиловатые цвета астролог стал воспринимать уже как живые: да, несколько необычные, дерзкие, вызывающие, но в данном контексте — самые верные.

Прочитав название, «Молодая цыганка», Окаёмов стал вновь медленно отступать, наблюдая за совершающимся преображением: женщина — девочка-подросток — Лилит! Всё верно! Плотная ткань времени непостижимым образом разрывалась, и из глубины прошедших тысячелетий на астролога падал звериный взгляд шумерской богини-демона. Чёрт! И как это Алексею вдруг удалось такое?! И почему раньше он, Окаёмов, в работах друга не замечал ничего подобного? Хотя… 1998 год — конечно! Меньше, чем за полгода до смерти! Как, собственно, и «Распятие»! Стало быть, в творчестве Алексея за считанные месяцы совершился грандиозный прорыв? Вот только — куда?