Луна в Водолее

— Рассмотрела, Володечка. Очень даже внимательно. Конечно — не здесь, а на «Апрельской выставке». Ну, которую «Дорога» устраивает весной. Правда, не знаю, что считать «непредвзятым взглядом», но, честно тебе скажу, как увидела — обалдела! И — хочешь верь, хочешь не верь — напрочь забыла о своих «искусствоведческих очках».

— Потому что, Ирочка — фокусы! Она у Алексея значится: оргалит, масло — а в действительности? Ну да, разумеется, на оргалите — никакой холст не выдержал бы такого издевательства! Впрочем, оргалит тоже — лет через десять наверняка всё поотлетает! Особенно — осколки зеркал, которые и дают главный эффект!

— Какие ещё осколки? Никаких, Володечка, я там зеркал не видела!

— Конечно, Ирочка! Алексей — он же хитрый! Он их почти напрочь залессировал! Где очень жидко, где гуще — и только местами! Где пятнышки выскоблил, где процарапал тонюсенькие линии! Почему, думаешь, она у него так меняется — когда смотришь с разных точек?

— Так ведь всякая живопись изменяется при отходе. Взять тех же импрессионистов или пуантилистов…

— Изменяется — да не так! По честному! Без жульнических иллюзий!

Эта неосторожная реплика стоила Владимиру разбитого носа и фонаря под глазом. Со времени своей — увы, напрасной! — попытки спасти горящую «Фантасмагорию» удручённый и разозлённый Мишка постоянно искал, с кем бы подраться, и сейчас в лице руководителя «Радуги» разом обрёл и достойного оппонента, и прекрасный повод. Если высказанное в отношении творческих поисков Алексея Гневицкого уничижительное определение «фокусы» он ещё мог спустить, то обвинение в жульничестве сразу решило дело: эдаким, не стерпевшим оскорбления памяти сюзерена, верным оруженосцем Михаил бросился в бой.

— Володька, ты, бля, чего?! На Лёху тянешь? Говоришь, что «жульнические иллюзии»? Если не возьмёшь обратно эти поганые слова — я тебе сейчас, знаешь что?!

— Ты?! Алкоголик хренов! Ты же на ногах ни х…я не держишься! Раз двину — улетишь в Америку!

Владимир, в свой черёд, был не прочь свести с Мишкой счёты за «глиняные яйца» — и ответил задире соответствующим образом. Однако, предполагая основательную словесную «артподготовку», он здорово просчитался — Михаил налетел стремительно. Эдаким рыжим вихрем. Что «словесной не место кляузе» ошеломлённый руководитель «Радуги» сообразил только получив два точных удара: прямой — в нос и крюком справа — по левой скуле. И если бы, произведя эту атаку, Михаил не остался стоять на месте, а, как положено, сделал шаг в сторону, он бы выиграл этот бой вчистую — Владимир, прежде чем нанести ответный удар, не менее двух секунд приходил в себя.

Мишкин молниеносный выпад Окаёмов не то что бы предотвратить, но и заметить в сущности не успел: грохнулся отброшенный стул, дёрнулась голова у Владимира — пауза. Бой закончен? Оказалось, что нет. Напав и ударив, Михаил, вопреки всем правилам бокса, не только не отступил в сторону, но остался стоять с опущенными руками, не собираясь блокировать встречный выпад. Да, мастера экстракласса, заманивая противника, иногда позволяют себе подобные вольности, рассчитывая в последнюю неуловимую долю секунды отклонить голову и нанести встречный нокаутирующий удар — однако, по всему Мишкиному виду, от него не приходилось ждать такой исключительной прыти.

Когда астролог понял в чём дело — этот бой вёлся отнюдь не по правилам бокса, а по обычаю старинной «кулачной потехи»: ударив, следовало, не уклоняясь, получить ответный удар — и надумал прийти на помощь Михаилу, и попытаться разнять дерущихся (противник выглядел килограммов на двадцать тяжелее), Владимир ударил. С разворота, с маха, эдаким затяжным полукрюком по нижней челюсти — коряво, но эффективно. Михаил отлетел шага на три, врезался задом в стол и сполз на пол. Завизжали женщины, только сейчас понявшие, что произошла драка — Окаёмов с Юрием бросились поднимать нокаутированного, как им подумалось, Михаила. Оказалось — ничего подобного: сидящий на полу художник самодовольно улыбался.

— А здорово я ему врезал, видели?! Но и он — тоже: кулак у Володьки тяжёлый! Зато я лёгкий — так размахнулся и ни х…! Всегда говорил, что яйца у Вовки глиняные — во всём! Сила немереная, а зафигачить по-настоящему не умеет!

— Ты лучше, «удалой боец Кирибеевич», пощупай, челюсть цела? — довольный сравнительно безобидным завершением инцидента, астролог обратился к сияющему, как новая денежка, Михаилу. — А то, ишь расхвастался!

Оказалось, что, не считая опухшей левой щеки, художник не пострадал и, истолковав это как знак своей несомненной победы, пересел за соседний стол: пить «мировую» с Владимиром — при помощи смоченного в холодном пиве клетчатого платка унимающего носовое кровотечение.

Послышавшиеся оттуда клятвы в любви и вечной дружбе, а главное, бульканье водки, выпиваемой «на брудершафт», подсказали Окаёмову, что он сегодня не сможет получить от Мишки разъяснения по заинтересовавшему его вопросу, и, будучи не в силах перебороть своё любопытство, астролог обратился к не слишком ему симпатичному Юрию Донцову: