Луна в Водолее

— А это, Танечка, особенность нашей психики. За очень редкими исключениями. Видеть не то, что написано, а то, что нам рекомендуют «авторитеты». И — самое любопытное — особенность почти независящая от интеллекта. Иногда просто зла не хватает читать или слушать, как умный человек кровавые злодеяния Петра I оправдывает заботами о благе государства! Заметь себе: не обычаями и нравами людей той эпохи, а сомнительными заботами об абстрактном благе! Да ведь этот долбаный умник, который подобным образом оправдывает Петра I, обязан оправдать и Сталина, и Гитлера! Тоже ведь — заботились о благе своих государств!

— А если, Лёвушка — исходя из нравов и обычаев? Тогда, значит, можно? Оправдать какого угодно пакостника? Хоть людоеда?

— А ты, Танечка, сообрази сама: для хищника (а человек по природе — хищник) додуматься до того, что ни под каким соусом нельзя кушать себе подобного — это же какой (в нравственном смысле невообразимо высокий!) следовало совершить скачок? Потребовавший десятков — если не сотен — тысячелетий! Да в сравнении с ним знаменитая заповедь «не убий» — которую, кстати, мы в большинстве своём до сих пор ещё не усвоили — маленький домик, построенный на вершине огромной горы! И, конечно же, к вождю исконно людоедского племени я отнесусь куда снисходительнее, чем к царю Ироду. К которому — в свой черёд — снисходительнее, чем к Ивану Грозному. К которому — опять-таки! — снисходительнее, чем к Петру I. Ну и, если продолжить, к таким одиозным монстрам нашего века, как Сталин и Гитлер, вообще не может быть никакого снисхождения!

— Лёвушка, да ты никак собираешься разложить по полочкам всю историю? На всех правителей полководцев и прочих деятелей навесить ярлыки? Этот, дескать, «хороший», а тот — «плохой»! А по каким, извини, критериям? Не с позиции же «Всеобщей декларации прав человека»?

— А ты, Танечка, разве ещё не поняла? Что есть универсальная ценность — человеческая жизнь. И по отношению к ней — и только по отношению к ней! — мы всегда можем судить о нравственности того или иного исторического деятеля.

— Ничего себе — «универсальная ценность»?! Да во все времена в глазах всех правителей человеческая жизнь никогда ни черта не стоила!

— Не скажи, Танечка… стоила… для дальновидного вождя людоедов — как «продовольственная безопасность» племени. Позже — в эпохи массовых человеческих жертвоприношений — как незаменимое и очень дорогое средство для поддержания Магического Равновесия в Мире: ну, чтобы не вредили покойники, «правильно» светило солнце, не затмевалась луна, не падали звёзды и вовремя шли дожди. А начиная, наверно, с зарождения патриархально-рабовладельческих отношений и до настоящих дней — как главный объект эксплуатации.

— Ну вот, Лёвушка — ты же сам! Сейчас говоришь о том, что человеческая жизнь если и имеет цену, то — относительную! Как продовольствие, лекарство от непогоды или рабочий скот! И, стало быть, судить по отношению к ней, как по отношению абсолютной к ценности… ей Богу, Лев, не смешно! А уж в друге-то исторические времена…

— У-у, спорщица! Так и норовит передёрнуть! Я же, Танечка, не сказал «абсолютной», я же сказал «универсальной». В идеале — другое дело: в идеале человеческая жизнь должна стать абсолютной ценностью, но случится это, если вообще случится, полагаю, не скоро. Слава Богу и то, что за последние три столетия человечество хоть осознало это. И сформулировало — как идеал.

— Ничего себе — «осознало»! Сплошные войны, сплошной геноцид! Особенно в нашем двадцатом веке! И ты ещё, Лёвушка, воображаешь, что можешь судить злодеев других времён? По отношению, видите ли, к человеческой жизни?

Увлёкшись спонтанно возникшим, чрезвычайно интересным спором, и Татьяна и Лев Иванович забыли о возникшем у каждого их них желании уединиться и из прихожей незаметно для себя переместились на кухню — традиционный дискуссионный клуб российской интеллигенции. И также, не сговариваясь, достали по бутылке холодного пива и устроились за столом — визит астролога к Илье Благовестову сделался весьма проблематичным: во всяком случае — на сегодня.

— Могу, Танечка. — Разлив по стаканам пиво, после незамеченной обоим спорщикам паузы, ответил Окаёмов. — Как, собственно, и ты, и любой другой с незашоренными глазами. И в принципе — это элементарно. Конечно, в каждом конкретном случае есть тьма нюансов, но в принципе… Достаточно разобраться кто — в данное время и в данном месте — как, когда, за что, при каких обстоятельствах имел право (в силу господствующих тогда юридических и моральных норм) лишить жизни другого человека — и всё становится на свои места: замучивший на строительстве Таганрога и Петербурга, не говоря о прочих откровенно садистских его «художествах», сотни тысяч своих подданных, никем, кроме кровавого деспота-извращенца, царь Пётр I не может считаться.

— А его реформы, а флот, а победа над шведами?