Луна в Водолее

За ранним завтраком и Никодим Афанасьевич, и Мария Сергеевна старательно отводили глаза от матушки Ольги, опасаясь случайной встречи взглядов — словно сама собой совершившаяся накануне Евхаристия по греховности близко соседствовала с плотской прелюбодейной связью. Или так: нечаянно причастившись Плоти и Крови Христовой, оба они, и священник, и женщина, испытывали неловкость сродни той неловкости, которая могла бы образоваться, вступи они в реальную половую связь. Во всяком случае, ковыряя вилкой в салате из помидоров, отец Никодим, кажется, понял почему существовавший у ранних христиан обычай совместной трапезы продержался очень недолго: от совместного сакрального винопития до языческих сакральных плотских соитий рукой подать. И чтобы уберечься от этого соблазна, символизация — вместо обильного застолья кусочек хлеба и глоток вина — была неизбежной: Евхаристия обособилась от агап: то есть, Благодарение — от братских «вечерей любви».

И сейчас, вкушающему постный завтрак, Никодиму Афанасьевичу, помимо отступления от церковных канонов, в совершившейся прошедшей ночью нечаянной Евхаристии виделось нечто изначально нечистое, словно они с Марией Сергеевной съели тот самый запретный (заветный!) плод. А как же поразительно явственное ощущение присутствия на их поздней трапезе Самого Христа? Его ощущение. А у Марии Сергеевны — уже под его влиянием. При её-то внушаемости — ничего удивительного. Да, но он-то уверен! Уверен — в чём? В том, что по их глубочайшему взаимному покаянию вчерашнюю выпивку и закуску преосуществил Сам Христос? Бисквиты, коньяк, лимончик претворив в Свои Плоть и Кровь? Правда — уверен? Но почему в этом случае так стыдно смотреть в глаза матушке Ольге? Или…

…или всё-таки прошедшей ночью ему явился НЕ Христос? А тот, кому говорят: изыди? Нет! Невозможно! Чтобы Лукавый изловчился принять образ Христа — такого не может быть!

Когда матушка Ольга подала чай, умалчивание о совершённом ночью — правда, непонятно каком? — грехе сделалось настолько невыносимым, что отец Никодим, обиняком обменявшись взглядами с духовной дочерью, заручился молчаливым согласием Марии Сергеевны и рассказал о нечаянной «вечере любви».

— И меня, значит, старый греховодник, решил вовлечь? — полушутливым упрёком отозвалась Матушка Ольга. — Ты же, отец Никодим, вчера был с такого похмелья — ничего удивительного. Явиться мог кто угодно. В первую очередь — Зелёный Змий.

— Нет, матушка Ольга — не скажи. Накануне — да, накануне — Зелёный Змий, а прошедшей ночью… нет, матушка, думай что хочешь, но нашу вчерашнюю трапезу преосуществил Христос. Правда, Мария?

— Да, отец Никодим… наверное…

— Слышишь, матушка? Мария со мной согласна! Всё подтверждает!

— Ещё бы, батюшка! Ты, чай, священник — не Машенька! Как же ей не быть твоим подголоском? Вот если бы я с вами вкушала эту, как её, «вечерю любви»… нет! Погоди! Со своей агапой — совсем запутал! Не вкушала, а разделяла… тьфу, ты! Опять не то! Ну, выпивала бы, словом, с вами… а вообще, батюшка — стыдно! Машеньке, которая совсем не пьёт — столько коньячищу! За ужином-то я дура смолчала — как же! ты же у нас ещё и доктор! — а зря. Напоил, понимаешь, Машеньку, а теперь изворачиваешься! Нет, чтобы попросить прощения за пьянку — выдумал какое-то «духовное прелюбодеяние»! Лимон у него, видите ли, уподобился плоду с Древа Познания! А самый обыкновенный Зелёный Змий — Искусителю Адама и Евы! Тьфу! Да ещё имя Спасителя всуе приплёл зачем-то! Вот погоди, будешь исповедоваться отцу Питириму, он тебе греховоднику задаст по первое число! Недели на две посадит на хлеб и на воду! И правильно! Будешь знать, как спаивать своих прихожанок!

Этот по форме строгий, но в сущности добродушный выговор полностью разрядил атмосферу — мистические соблазны рассеялись, чаепитие завершилось в благостной (нарушаемой лишь позвякиванием ложечек да уютными вопросами-предложениями: мёду? варенья? сахару?) тишине.

На Никодима Афанасьевича благотворно подействовал исполненный мягкой укоризны выговор от жены: мучительное духовное напряжение настоятельно требовало разрядки, и матушка Ольга, сходу отвергнув самообвинения в мистическом «блуде ума и сердца» и легонько побранив мужа за одну только пьянку, идеально поспоспешествовала возвращению душевного спокойствия — в мир домашнего чая с вареньем, в мир стареющей супружеской четы чрезвычайно затруднён доступ запредельным соблазнам и искушениям. Недаром, почти все известные Мистики, Тайновидцы, Подвижники, Учителя, Пророки, за исключением, разве что, Магомета, избегали семейной жизни — дабы заботы мира сего не заслоняли от них запредельных Высот и Бездн.