Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

– По правде говоря, мне ни один не нравится. – Чарльз пощупал материю и нахмурился. – Фактура хорошая, но больно уж режет глаз этот красный цвет. Тебя примут за почтовый ящик и будут опускать письма. А синий… нет, милая, это не для тебя. Мне он не идет, а я люблю, чтобы девушки сочетались со мной по цвету.

Я смерила его ледяным взглядом:

– Именно поэтому я куплю оба этих рулона и сошью платье в полосочку. В горизонтальную. Нет, я прекрасно понимаю, почему они тебе не нравятся. В лавке они смотрелись куда эффектнее.

– Еще бы, в кромешной-то тьме.

– Откровенно говоря, я хотела сшить халат. Может быть, в полумраке… Понимаешь, рисунок такой красивый, восточный…

– Нет.

– Самое противное в тебе то, – с горечью заметила я, – что иногда ты бываешь прав. Если на то пошло, что ты сам хотел купить на Вулворт-элли? Кольцо для Эмили?

– Бриллианты для моей любимой, что же еще. Синие четки для машины.

– Четки? Синие четки для твоей машины? В это я уж точно не поверю!

– Разве не знаешь? – рассмеялся он. – Синие четки отводят дурной глаз. Их вешают на всех верблюдов и ослов, так почему бы не повесить на машину? Бывают очень симпатичные, бирюзовые. Не волнуйся, еще успею купить. А зачем тебе шелк? Имей совесть, дома можно достать не хуже, и тащить не придется.

Тут вмешался владелец лавки – мы совсем забыли про него, а между тем он неотлучно маячил у меня за спиной. В голосе его зазвучала вполне понятная обида:

– Без вас мы так хорошо поладили. У леди превосходный вкус.

– Не сомневаюсь, – откликнулся мой кузен. – Но не желаю, чтобы леди в новом халате походила на красный почтовый ящик или голубого волнистого попугайчика. Если у вас есть что-то более приличное, будьте добры, покажите.

Лавочник окинул взглядом дорогой костюм моего кузена, лицо его озарилось пониманием и надеждой.

– Охотно. Простите, сэр. Вы, очевидно, муж достойной леди.

– Нет пока, – откликнулся Чарльз. – Ладно, Кристи, уговорила, давай войдем и купим что-нибудь, а потом поспешим туда, где мы сможем поговорить. Моя машина на площади в конце улицы. Кстати, где твоя группа?

– Не знаю, я от них отстала. Мы осмотрели главную мечеть, потом паровозиком бродили по базарным площадям. Я остановилась посмотреть витрины, а они убежали вперед.

– И ты не побоялась? А вдруг они, когда заметят, что тебя нет, начнут с ищейками прочесывать базары?

– Кто их знает. – Я поудобнее подхватила рулоны шелка и шагнула к дверям лавки. – Чарльз, мне хотелось бы найти тут что-нибудь роскошное, с тканым узором на белом фоне…

– Нет, серьезно, может быть, лучше позвонить в отель и предупредить?

Я пожала плечами:

– Вряд ли меня хватятся до обеда. Они привыкли, что я вечно куда-то пропадаю.

– Значит, ты все та же избалованная леди, в какую я влюблен?

– Просто не люблю толпу. Да и кто бы говорил! Папа всегда считал, что ты избалован до безобразия, и он прав. Помоги мне.

– Истинная правда. Милый дядя Чарльз, – миролюбиво произнес кузен и шагнул следом за мной в темную глубину лавки.

В конце концов Чарльз извлек с дальней полки, которую торговец не удосужился мне показать, рулон прелестной белой узорчатой парчи. Мало того, она оказалась дешевле всех остальных материй. Почти без удивления я услышала, как Чарльз разговаривает с лавочником и его помощником на медленном, но, на мой неопытный взгляд, вполне приличном арабском. Возможно, мой кузен, как нередко говаривали друг другу при мне родители, и вправду «испорчен до безобразия», но нельзя отрицать, что он, если захочет, может проявлять редкую разумность – другое дело, что, по уверениям родителей, такое желание возникает у него не чаще раза в месяц и то лишь в собственных интересах.

В сопровождении мальчика из лавки, тащившего за нами рулон парчи, мы вышли на площадь. Я тотчас узнала автомобиль Чарльза – не по марке и не по цвету, они были мне незнакомы, а по плотной толпе мальчишек, в шесть рядов сгрудившихся вокруг. При ближайшем рассмотрении машина оказалась белым «Порше-911S». Я любила кузена и знала, чего он от меня ждет, поэтому тотчас же подала нужную реплику:

– Ой, какая прелесть! А какова она на ходу?

Он принялся рассказывать. Открыл капот и показал мотор. Он готов был разобрать машину на винтики, чтобы продемонстрировать все ее достоинства. Мальчишки заходились от восторга. Они толпились уже в двенадцать рядов, разинув рты, и, возможно, куда больше меня понимали в распорках Макферсона, нижних поперечных рычагах, степенях сжатия, тормозных моментах и телескопических амортизаторах… Пропуская хвалебные фразы мимо ушей, я разглядывала лицо и руки кузена и вспоминала, сколько раз я видела у него на лице то же самое воодушевление – когда ему подарили электрическую железную дорогу, яйцо пустельги, первые наручные часы, велосипед…

Чарльз выпрямился, отогнал ребятню, захлопнул капот и заплатил двум мальчишкам постарше, которых, по-видимому, оставил караулить машину. Потом вручил чаевые посыльному из лавки, и тот разразился горячей изумленной речью. Мы тронулись.

– Что он говорит?