Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила

Я посмотрела в сторону открытого моря. Каик выходил на ночной лов вместе с григри[45], небольшими лодками, следующими за ним гуськом, как утята за мамой-уткой, на хорошие участки для лова. Скоро далеко в море разбегутся маленькие огоньки и будут покачиваться на волнах и мерцать как звезды. Я смотрела на них, гадая, не «Эрос» ли выступает в роли утки, и, напрягая зрение, всматривалась в даль, в сумеречное море, пытаясь уловить хотя бы намек на другой каик, незнакомый, скользящий вдалеке без света.

Потом я взяла себя в руки. Это ни к чему. Если я разыгрываю непричастность к происходящему, надо выбросить из головы все мысли о них. Во всяком случае, нечего мне о них задумываться. Каик Ламбиса проскользнет в темноте к дельфиньему заливу. На борту – трое, они, вероятно, совсем забыли обо мне и, счастливые, обратили свои лица и мысли к Афинам, конечному пункту своих приключений. А я, усталая, голодная, вся пропыленная, теряю тут понапрасну время. Если бы в гостинице Стратоса можно было принять горячую ванну…

Оказывается, можно было. Я быстро помылась, вернулась к себе в комнату, натянула свежее платье, привела в порядок волосы и лицо. Я уже надела босоножки, когда раздался звонок. Я схватила сумочку и выбежала, едва не столкнувшись на площадке с Софией.

Я извинилась, улыбнулась и спросила, как у нее дела, и тут вдруг меня пронзило, что совсем недавно, днем, я видела могилу ее мужа. Испытанный шок пагубно отразился на моей речи: я стала бормотать какие-то глупости, но она, кажется, ничего не заметила. София говорила с обычной печальной учтивостью, хотя теперь я легко заметила – поскольку искала их – следы усталости от бессонных ночей на ее лице и неподдельный ужас в глазах.

Она взглянула мимо меня в отворенную дверь моей комнаты.

– Простите, я должна была привести все в порядок, – торопливо сказала я, – но я только поднялась, и прозвенел звонок… Зато я убрала ванную.

– Вам не следует беспокоиться. Это моя работа.

Она прошла в мою комнату и наклонилась поднять туфли.

– Какие они грязные. Я возьму их вниз почистить. Вы сегодня далеко ходили, после того как я видела вас на мельнице?

– Да, довольно далеко, к старой церкви, о которой мне рассказывал ваш брат. Послушайте, не стоит беспокоиться из-за этого старья…

– Нет. Надо их почистить. Мне это нетрудно. Вы в горах… никого не повстречали?

Интересно, подумала я, о Джозефе спрашивает она или о Колине?

– Нет, никого, – покачала я головой.

Она вертела в руках туфли, как бы изучая их. Они были из морской парусины, почти такого же цвета, как у Колина. И вдруг я вспомнила, как он ткнул ногой в эту ужасную могилу…

– В самом деле, не стоит беспокоиться, – почти резко сказала я.

– Я ими займусь. Пустяки. – Она улыбнулась мне, но это скорее подчеркнуло, чем скрыло, внутреннее напряжение.

Все ее лицо, даже зубы и глазные впадины, было словно покрыто тонкой пленкой желтоватого воска. Я вспомнила радость Колина, живую перемену в Марке, как они оба весело дурачились с Ламбисом. И это все благодаря Софии. Если бы Джозеф и в самом деле был форменной скотиной и не заслуживал, чтобы его оплакивали. Если бы это было правдой, что она ненавидела его… Но разве можно, в самом деле, по-настоящему ненавидеть мужчину, с которым делишь ложе и которому родила ребенка? Я тогда думала – нет. Но так думают в двадцать два…

Терзаемая чувством вины, которая была не моей, я задержалась на мгновение дольше и после неловкого спасибо повернулась и поспешила вниз по наружной лестнице. Обогнув гостиницу, я прошла туда, где Фрэнсис поджидала меня с вермутом для себя и с цикутией для меня.

– Как ты можешь пить такое? Это же отвратительно.

– Все истинные грекофилы ценят этот вкус. О, как хорошо! – Я откинулась на стуле, дала напитку стечь тонкой струйкой по нёбу в горло, подняла бокал, приветствуя Фрэнсис, и наконец дала волю губам и глазам – позволила себе торжествующе улыбнуться. – За… нас и наших отсутствующих друзей!

Мы выпили. Фрэнсис с улыбкой внимательно смотрела на меня.

– Я хочу тебе еще кое-что сказать, невежественная маленькая зануда. Среди этого первоклассного букета сорняков, что ты мне притащила, оказался, я уверена, чисто случайно, действительно один чрезвычайно интересный экземпляр.

– Великий и всемогущий Зевс! Ай да я! Ты имеешь в виду ястребинку волосистую?

– Нет, вот это. – Несколько растений стояло в стакане воды у ее локтя, она тихонько отделила одно из них и вручила мне. – Очень это было с твоей стороны разумно принести его вместе с корнем. Только осторожно.

У растения были круглые листья, пушистые от белого пуха, темно-фиолетовый стебель… что-то смутно знакомое.

– Что это?

– Origanum dictamnus, – сказала Фрэнсис.

– О!

– Не делай большие глаза. Иначе – ясенец белый, один из видов майорана. Ты даже могла его видеть в Англии, ну не то чтобы повсюду… иногда бывает на альпийских горках.

– Он такой редкий, что ли?

– Нет, но интересно, что ты нашла его здесь. Это ведь критское растение, отсюда название. Dictamnus – это значит, что впервые оно обнаружено здесь, на Дикте.