Она встала с последней скамьи, свернула за угол и зашагала вдоль дворца по улице, на которой стояли красивые особняки. Проходя мимо изысканных фасадов, она увидела, как дверь одного из домов закрылась за какой-то парой. Она мельком заметила поводок. Он ей о чем-то напомнил, но потом мысль ускользнула от нее.
И таким образом она очутилась перед очень большим зданием. На стенах горели факелы, укрепленные на равном расстоянии друг от друга, но не было почти никаких украшений, а окна наверху все были темными, кроме одного, и она знала эту комнату.
Джеана встала у стены из шершавого камня на противоположной стороне улицы. Теперь она не замечала идущих мимо нее по площади людей, она смотрела вверх, на самый последний этаж этого здания, на одинокое освещенное окно.
Кто-то не спал и был один в столь поздний час.
Кто-то писал на недавно купленном пергаменте. Не условия выкупа, а письма домой. Джеана смотрела поверх чадящих факелов, проплывающих мимо и укрепленных на стенах, и старалась понять и принять то, что творилось в ее душе. Над ее головой голубая луна заливала ночь своим сиянием, освещала улицу и всех людей на площади. Серп белой луны только что взошел. Она видела его на озере. Здесь ее видно не было. По учению киндатов, белая луна означала ясность; голубая луна символизировала загадку, тайны души, сложность желаний.
Невысокий мужчина, смешной в русом парике и с густой русой бородой уроженца Карша, пошатываясь, прошел мимо нее. Он нес на руках длинноногую женщину под чадрой мувардийки из пустыни. «Опусти меня на землю!» – воскликнула женщина, но это прозвучало неубедительно, и она рассмеялась. Они миновали улицу, освещенную факелами и луной, свернули за угол и исчезли.
У двери в казарму должен стоять часовой. Солдат, который вытащил одну из коротких соломинок и часть ночи вынужден провести на дежурстве, сетуя на судьбу. Кто бы это ни был, он ее пропустит. Они все ее знают. Она может назвать себя, и ей позволят войти. А потом она поднимется на первый этаж по винтовой лестнице, потом на второй и выше, а потом пройдет по темному коридору и постучит в последнюю дверь, за которой горит свеча.
Ей ответит его голос, в котором не будет тревоги. Она назовет свое имя. Он встанет из-за стола, оторвавшись от письма домой, подойдет к двери и откроет ее. Глядя снизу вверх в его серые глаза, она шагнет в его комнату и снимет наконец маску, и найдет при ровном свете этой свечи… что?
Святилище? Убежище? Место, где можно спрятаться от той истины, что таится в ее душе сегодня ночью и во все остальные ночи?
Стоя на улице в одиночестве, Джеана слегка покачала головой, а потом неосознанно пожала плечами. Это движение было знакомо всем, кто ее хорошо знал.
Она расправила плечи и глубоко вздохнула. В Рагозе карнавал. Время прятаться от других, возможно, но не от себя самой. Важно было прийти сюда сегодня, осознала она. Постоять, глядя снизу на это окно, и представить себе, как она поднимается по винтовой лестнице к человеку, сидящему в той комнате. Важно осознать истину, как бы это ни было трудно. А потом, сделав это, важно было повернуться и уйти. На этот раз действительно отправиться бродить наугад. Одной, в лихорадочном кипении ночных улиц, снова пуститься на поиски или, точнее сказать, ожидать, когда ее найдут.
Если только этому суждено случиться. Если где-то между луной, светом факелов и темнотой это произойдет.
Когда она отошла от каменной стены и повернулась спиной к слабо освещенному окну высоко наверху, еще одна фигура отделилась от тени и двинулась за ней.
А третья фигура последовала за второй, оставаясь незамеченной на шумных улицах Рагозы, и этот танец, один из столь многих в ночной круговерти и в этом грустном, сладком мире, начался и двинулся к своему завершению.
Она стояла у дворца, глядя, как два жонглера бросают друг другу огненные колеса, когда у нее за спиной раздался голос.
– Мне кажется, у вас моя фляга с вином. – Голос звучал тихо, приглушенный маской; даже сейчас у нее не было полной уверенности.
Она обернулась. Это был не олень.
Перед ней стоял царственного вида лев с золотистой гривой. Джеана замигала и отступила назад, натолкнувшись на кого-то. Она уже потянулась к бедру за кожаной флягой, но теперь снова опустила руку.
– Вы ошибаетесь, – сказала она. – У меня действительно есть чужая фляга, но ее мне оставил олень.
– Это я был оленем, – произнес лев тоном оракула. Голос его изменился. – Могу вас заверить, что больше никогда им не буду.
Что-то знакомое слышалось в его интонациях. Невозможно ошибиться. Она наконец-то была уверена. И сердце ее забилось быстро и сильно.
– И почему же? – спросила она, стараясь говорить ровным голосом. Она была благодарна темноте, неверному, мерцающему свету, собственной маске.
– Из-за маски оленя возникает настоящий хаос в дверях, – ответил лев. – И я в конце концов понацеплял на рога полным-полно смехотворных вещей, просто мимоходом. Шляпу. Флягу. Один раз факел. Чуть было не поджег себя.
Она невольно рассмеялась. Голос снова изменился.