Львы Сицилии. Закат империи

Она колеблется, рука лежит на красивой медной ручке, а во рту горький привкус. У ее отца всегда был сильный, уверенный голос – этот она не узнаёт.

Отец сидит в кресле, в домашнем сюртуке.

– Ты все понял, Нанни? – говорит он камердинеру. – В девять часов мне нужен экипаж. И напомни Иньяцидду, что он тоже должен приехать. Лагана будет нас ждать на пьяцца Марина…

Иньяцио поднимает голову и видит Джулию. Его лицо озаряет улыбка, он встает ей навстречу.

Дочь крепко обнимает его. И все понимает.

Джулия прячет лицо в бархатном лацкане его сюртука, старается выстроить внутри себя дамбу, чтобы горе не выплеснулось наружу. Она чувствует, каким сухим и хрупким стало некогда крепкое, сильное тело отца. Чувствует исходящий от него запах, который не может перебить знакомый аромат одеколона, купленного в парфюмерной лавке Пивера в Париже. Видит его руки, которые он с трудом поднимает, будто это для него слишком утомительно.

Джулия отстраняется, в глазах у нее стоят слезы.

– Папа…

Винченцо удивленно смотрит то на отца, то на сестру, во рту у него карандаш.

Иньяцио взглядом умоляет Джулию ничего не говорить, потом подзывает сына, который уже устроился в кресле.

– Почему бы тебе не спуститься на кухню и не попросить принести нам чего-нибудь поесть, а, Винченцо? – говорит он.

Мальчик делает хитрые глаза.

– Я знаю, у них есть свежие таралли. Я слышал их запах! – кричит он, вскакивая с кресла. – Папа, тебе принести молока?

– Да, спасибо.

– Таралли? – перебивает его Джулия. – Их же пекут только в ноябре…

– А для меня – когда попрошу, – отвечает Винченцино с веселым блеском в глазах и исчезает за дверью, прыгая на одной ноге.

– Вы слишком его балуете, – качает Джулия головой, а Нанни тем временем подвигает стул к ней поближе.

– А все твоя мать. Она не может ему отказать. – Иньяцио садится в свое кресло.

Обменявшись взглядом с хозяином, Нанни выходит из кабинета и закрывает за собой дверь.

– Рассказывай, что случилось? – спрашивает Джулия. Она больше не скрывает волнения в голосе. Наклоняется к отцу, берет его руки в свои.

– Ничего, ровным счетом ничего. Я болел, что-то с почками. Сейчас мне лучше, – отвечает он и прикладывает палец к ее губам, призывая быть поосторожней со словами. – Мне прописали лекарство, заставляют пить воду и какие-то противные отвары… поют молоком, как ребенка. Эта диета, похоже, помогает. Силы полностью еще не восстановились, но я на правильном пути.

Джулия убирает с его лба прядь волос, затаив дыхание, ищет какой-то знак, подтверждение его слов. Но не находит. Тогда она обхватывает руками лицо отца, смотрит ему в глаза и читает в них то, что он скрывает под ложью, которую выдает за правду.

Страх. Отчаяние. Смирение.

Ей становится холодно, будто ее окатили родниковой водой.

– А что говорит maman?

– Ей страшно. – Он пожимает плечами. – Но я не из тех, кто легко сдается.

Джулия вспоминает оливковое дерево, высокое и крепкое. Дерево, которое – так говорил ей отец – не умирает, даже если его срубить под корень. И вот это оливковое дерево сохнет у нее на глазах, будто из него уходят соки, будто корни больше не способны брать питание из земли.

– А доктора?

– Говорят, что мне лучше. Но потом, я и сам знаю, как себя чувствую. Да, я чувствую себя лучше. – Как бы в подтверждение своих слов он постукивает рукой по груди и продолжает, стараясь сохранять бодрый тон: – Надо как можно скорее встать на ноги. Ты ведь знаешь, что дом Флорио проводит в ноябре национальную выставку, здесь, в Палермо… – И добавляет с улыбкой: – В Палермо, как в Милане или в Париже, представляешь? Ты бы видела проекты, которые для нас делает Базиле. Чудесные! Главный павильон будет оформлен в мавританском стиле, там будет бельведер, с которого можно любоваться городом.

– Архитектор Джован Баттиста Базиле? Не слишком ли он стар для подобной затеи? – спрашивает Джулия. Она знает ответ, но ей нравится смотреть, как меняется лицо отца, когда он снова говорит с ней о делах. Во взгляде появляются искорки, даже спина как будто выпрямляется, и в голосе звучит прежняя сила.

– Нет, не он. Его сын Эрнесто. Отец, похоже, болен. Но он спроектировал павильоны в арабо-норманнском стиле, они будут смотреть на новый театр.

Джулия выпускает руки отца, откидывается на спинку стула.

– Я тоже кое-что слышала о национальной выставке. На днях к нам приходил префект, они долго беседовали с Пьетро. Он сказал ему, что князь ди Радали очень доволен сделкой, что он уже подсчитывает денежки, которые получит.

Иньяцио внимательно смотрит на дочь, слегка улыбается. Джулия, такая спокойная и сдержанная, всегда умела улавливать в чужих словах самое важное. На мгновение он представляет, как Джулия могла бы управлять домом Флорио: благодаря ее интуиции и проницательности он бы процветал. А Иньяцидду витает в облаках. Он встряхивает головой, прогоняя эту странную мысль.