Львы умирают в одиночестве

Мне представилось, что тот, истинный Вурал Догдемир еще живет где-то – пусть даже на страницах художественной прозы, написанных мной за этот год. Он не погиб, он жив и дышит – но не имеет никакого отношения к стоящей передо мной тени самого себя.

В общем, что говорить – мысли меня обуяли самые печальные и философские.

– Так что ты хотел мне сказать? – спросила я.

И Вурал, откинув голову и подпустив в глаза пафосного тумана, изрек:

– Хотел сказать, что я тебя прощаю. За все.

И я едва не расхохоталась. За что он меня простил? За издевательскую сцену в клубе? За разборки в полицейском участке? За отвратительные эпитеты, которыми меня осыпал? За предательство и обиду?

Или, может быть, за еще не вышедший в свет роман, о котором он пока не имел никакого понятия?

Не удержавшись от улыбки, я не отказала себе в удовольствии, потрепала его по щуплому птичьему плечу и ответила:

– Это очень хорошо. Прощение – благо. Но я, дорогой мой Вурал, я тебя – не прощаю.

И, развернувшись, пошла обратно к своему столику. К друзьям, вместе с которыми праздновала завтрашний выход в свет своей новой книги – остросюжетного триллера о некоем бездарно растратившем свой талант стареющем турецком актере, походя обидевшем не ту женщину и слишком поздно осознавшем, как страшна, беспощадна и кровава будет ее месть.

Мне вдруг вспомнилась та наша с ним давняя прогулка по ночному Стамбулу. Как он твердил мне, что главное для него – это творческое бессмертие, возможность оставить после себя след. И какая горькая ирония заключалась в том, что это уже случилось неведомым для него образом! Теперь он никогда не исчезнет. Даже если так и не сыграет за свою жизнь ни одной достойной роли. Его бессмертие – на страницах моих книг. В жестах, словах, слезах, ласковом ветре Босфора и иссушающем зное пустыни.

Да, путь творческого человека, а особенно женщины, посвятившей себя творческой профессии, бывает тернист и извилист. Встречаются на нем и обидчивые знакомые, словно в зеркале увидевшие себя на страницах твоих книг. И любители дедукции, будто сквозь хрустальный шар прозревающие, какие случаи из твоей собственной жизни натолкнули тебя на мысль включить в книгу тот или иной сюжет. Как жадные гиены, они набрасываются на твой текст, обрывая с него все живое, чтобы добраться до скелета – до «настоящих» событий, которые и вдохновили тебя начать словесную игру. Не понимая, что их, собственно, может и не быть, а если они и происходили в реальности, то к художественному содержанию книги не имеют никакого отношения. Нередко тебе случается влипать в нелепые истории вроде той, что описана выше, выслушивать претензии, а иногда оказываться в гуще судебных разборок.

Но я обманула бы читателя, если бы взялась утверждать, что кроме подобных мелочных неприятностей ничего этот путь его приверженцу не сулит. Это не так. Любопытное естество, заставляющее тебя постоянно приглядываться, прислушиваться к происходящему, превращающее собственную голову в библиотеку самых разных историй, частенько наводит тебя на сюжеты, так сильно трогающие, так искренне отзывающиеся в душе, что ради них можно закрыть глаза на тонны житейского мусора, сопровождающего эти крошечные открытия.

Одной из таких историй я хочу поделиться с вами. Итак, притихни, собравшаяся у балаганчика толпа, а ты, музыка, играй громче. Мы начинаем…

Я тебя никогда не забуду…

Мобильник негромко тренькнул в кармане моих светлых полотняных брюк. Я вытащила его и, щурясь от яркого солнца, взглянула на пришедшее сообщение. От Макса. Фотография. Прикрыв ладонью экран от света, я разглядела его бледное веселое лицо, возбужденно сияющие глаза, прилипшие ко лбу, взмокшие от пота пряди. Позади видны были блестящие в свете софитов тарелки барабанной установки и чьи-то руки, сжимающие саксофон. Из-за Максова плеча в кадр заглядывали Алиса в сценическом макияже и хохочущий Валера, контрабасист. Подпись под фото гласила: «Вчера отлично отыграли. Жаль, что тебя не было».