Львы умирают в одиночестве

Я снова выбралась на дорогу и пошла дальше по направлению к Смирне. Встреча со старухой как-то взволновала меня, поселила в душе неясное чувство тревоги, в истоках которого я не могла разобраться. Этот странный случай меня определенно обеспокоил, растормошил, подарил как будто бы некое предощущение, что что-то в моем существовании скоро изменится, пока еще самой мне неведомым образом.

Кто была эта старуха? Почему она одна расписывала местный храм? Что за горе согнуло ее спину? Что за чувство зажгло глаза темным огнем, таким молодым и живым на высохшем древнем лице?

Продолжая задаваться этими вопросами, я двигалась дальше и вскоре увидела любопытную сценку – одну из тех, что в первые мои дни здесь так поражали мое воспитанное Москвой существо. Чуть поодаль от обочины дороги росло раскидистое мандариновое дерево, все усыпанное круглыми рыжими плодами. Деревья эти сами по себе были зрелищем живописным и невольно поднимающим настроение. Мандарины, которые до сих пор я, городская жительница, видела только в сетках и ящиках и которые для меня всегда отдавали чем-то зимним, новогодним, холодно-снежным, здесь оказались совершенно живыми, южными, теплыми плодами. Деревья, на которых они росли, простирали к небу покрытые светлой корой ветки, но дотянуться никак не могли – ветки сгибались под тяжестью бесчисленных задорных, словно впитавших в себя самое солнце упругих «мячиков». Темно-зеленой листвы почти не видно было между ними, лишь изредка она сердито пробивалась на свет, топорщилась и гневалась на рыжих захватчиков. Они же, будто нахальные сорванцы, заполняли собой все вокруг, золотились на свету, срывались вниз и, подпрыгивая, катились по земле, непокорные и отчаянные.

Как раз возле такого дерева и разворачивалась сейчас представившаяся мне картина. Рядом, на траве, стояло несколько плетеных корзин, за ствол же держался какой-то мужчина, одетый в выгоревшую синюю майку и вытянутые на коленях трикотажные брюки. Мужчина ловко хватался загорелыми руками за ствол и тряс дерево, от чего мандарины срывались с веток и оранжевым дождем сыпались на траву. Он тогда прерывался на несколько минут, опускался на колени и принимался собирать осыпавшиеся плоды в корзины. Затем снова вставал на ноги и продолжал трясти.

Во всем этом не было бы ничего примечательного – ну подумаешь, крестьянин собирает урожай, – если бы не местный колорит, пропитывавший тут любое, самое обычное, бытовое действие. Велосипедист, обогнавший меня на дороге несколькими минутами ранее, был уже здесь. Остановившись чуть поодаль от дерева, он наблюдал за происходящим – то взглядывал на сборщика мандаринов, то, запрокинув голову, смотрел на крону и, наконец, не удержавшись, всплеснул руками и горячо заговорил. По интонации я поняла, что он, кажется, решил дать мужчине в трениках несколько дельных советов о том, как лучше трясти дерево. Тот обернулся к нему, выслушал его тираду и ответил – так же горячо и эмоционально. В первые мои дни здесь я поспешила бы отойти подальше, так как была бы уверена, что эти двое сейчас переругаются и подерутся. Ну а как иначе? Один человек занят делом, другой, совершенно незнакомый, начинает лезть с непрошеными советами. Очевидно же, что конфликта не избежать! Однако в этом и заключалось то отличие жизни здесь, которое так выбивало меня из колеи в первое время, – в людях не тлела наша привычная агрессия, раздражительность, готовность обрушиться на случайного встречного, неосторожно оказавшегося рядом. То самое подспудное довольство жизнью, о котором я уже говорила, окрашивало человеческое общение в совершенно иные тона. И я ничуть не удивилась, когда через несколько минут оба мужчины захохотали, сверкнув белыми зубами, и все так же весело продолжили перекрикиваться. Затем второй прислонил велосипед к стволу сосны, перешел дорогу и принялся на практике показывать первому, что именно он имел в виду.

За моей спиной зафырчал мотор. Оглянувшись, я увидела трясшийся на ухабах, еле ползущий в гору маленький грузовичок, в кузове которого был свален какой-то хозяйственный скарб. Грузовичок надсадно кашлял, хрипел, казалось, что он вот-вот развалится, однако все-таки снова и снова преодолевал каждую встретившуюся на пути кочку. Поравнявшись с мандариновым деревом, грузовичок затормозил. Из кабины выпрыгнул толстый бородатый грек, на ходу напялил на голову засаленную кепку и пыхтя, как и его заслуженный автомобиль, немедленно бросился к дереву. Остановившись возле велосипедиста, он, видимо, коротко расспросил его о происходящем, шагнул к стволу и тут же начал высказывать сборщику плодов свое мнение о том, как тому лучше разобраться с его делом. Тот и ему отвечал с улыбкой, тараторил что-то, пару раз стукнул кулаком по толстой ветке, отчего с нее сорвался мандарин и упал на землю прямо между ними. Все трое радостно гомонили, перекрикивали друг друга, взмахивали руками, явно никуда не спешили и наслаждались общением.